Жан Кормье - Че Гевара
28 октября, пятая годовщина со дня исчезновения Камило Сиенфуэгоса, Че считает себя виновным: «Для меня Камило не умер, и влияние его действия, то есть революционной деятельности, служит и будет служить для исправления наших слабостей, революционных ошибок, которые мы совершаем». 4 ноября он отправляется в третью и последнюю поездку в Москву, приглашенный на празднование сорок седьмой годовщины Октябрьской революции. Он улетает с мыслью, что скоро он должен будет вернуться к своей настоящей миссии, партизанской войне, к герилье. На месте он проверяет, насколько были обоснованными его опасения по отношению советских людей, и он размышляет по возвращении:
— Нельзя доверять этим людям, так как они заставляют нас отойти на второй план. Вот почему мне кажется предпочтительным держаться на дистанции, как с автобусами с пневматическими тормозами. Если следовать за ними слишком близко, при малейшем торможении, которое они произведут, — удар.
Чтобы не оставаться во власти русских и не имея возможности приблизиться к Соединенным Штатам, Че начинает склоняться к нейтральному блоку с социалистическими странами, существующими независимо от Москвы, могущему подойти Кубе. Он понимает, что Фидель мог бы посчитать в данный момент приоритетными и жизненно необходимыми отношения с Кремлем и что в общем и целом «не так плохо быть под большой покровительственной лапой медведя СССР»[28]; но сам он, который никогда не юлил, который не умеет говорить на так называемом политическом языке, отказывается от какой-либо формы компромисса. Для него марксизм — это чистота, прозрачная чистота и честная прозрачность. Слишком много, на его вкус, туманного в отношениях с Большим братом Востока, чтобы можно было ему полностью довериться.
9 декабря Эрнесто снова садится в самолет. Направление — Нью-Йорк, где он будет защищать интересы Кубы в ООН, не забывая переделать мир на свой лад. Он сходит в городе небоскребов в своем звездном берете, кожаном пальто и закрывается в номере отеля, чтобы прочитать прессу и подготовить свое выступление 11-го.
В этот день, голосом, напоминающим своими эпическими интонациями голос Андре Мальро, он обрушивается на своих хозяев, детей дядюшки Сэма:
— … Я вынужден заметить, что информация, относящаяся к тренировкам наемников в различных пунктах Карибского моря и участию, которое в них принимает североамериканское правительство, распространяется в газетах. Однако нам не известен ни один латиноамериканский голос, который бы официально протестовал против этого факта. Это нам раскрывает цинизм, с которым Соединенные Штаты обращаются со своими пеонами. Хитрые канцелярии ОАГ[29], которые хорошо умели видеть защитные щиты, установленные на Кубе, и потребовать неопровержимых доказательств в отношении оружия янки, выставленного в Венесуэле, не замечают приготовлений к агрессии, разворачивающихся открыто в Соединенных Штатах. Более того, они не услышали голоса президента Кеннеди, когда он проявил себя явно как агрессор на Кубе в Плайя Хирон. В отношении некоторых из них речь может идти только о слепоте, порожденной ненавистью к нашей Революции.
И используя это, всаживает бандерилью в хребет русского медведя:
— Мы хотим построить социализм, мы провозгласили себя входящими в группу неприсоединившихся стран. Потому что, кроме того, что мы являемся марксистами, неприсоединившиеся страны, как и мы, борются против империализма. Мы хотим мира, мы хотим построить лучшую жизнь для наших народов и для этого мы забываем, сколько провокаций могут сделать янки. Но мы знаем направление мыслей их правителей: они хотят, чтобы мы дорого заплатили за этот мир. Мы отвечаем, что его цена не может превысить границ разумного (…)
В своем гигантском неподражаемом ехидстве он не упускает возможности бросить камень в Южную Африку:
— На виду у всех наций мира осуществляется жестокая политика апартеида. Народы Африки не хотят терпеть, чтобы на их континенте продолжали признавать превосходство одной расы над другой и убивать во имя этого превосходства. Неужели Объединенные Нации не сделают ничего, чтобы этому помешать? (…)
Грубо оборвав резкую реакцию делегата Соединенных Штатов Адлаи Стевенсона, Че нацеливается в будущее, полностью самовыражаясь в этих словах:
— Я кубинец, и я также аргентинец, и если не обидятся сиятельные сеньоры Латинской Америки, я чувствую себя также патриотом любой страны Латинской Америки, и, когда понадобится, готов отдать свою жизнь за ее освобождение, никого ни о чем не прося, не злоупотребляя ничьим доверием и ничего не требуя взамен. (…)
Че один. Фидель не разделяет его недоверия по отношению к русскому брату. Теперь он знает, что судьба зовет его в другое место, в другую страну дорогую его сердцу Латинскую Америку. Некоторым близким он признается, что особенно его привлекает Бразилия. В эту минуту он ходит пешком мимо небоскребов, думая, что каждый из этих небоскребов дает приют количеству людей, равному маленькому кубинскому городу, на волне долларов, которые не перестают течь от одного к другому.
На телевидении в рамках передачи «Лицо нации» его интервьюируют Тэд Челк из Нью-Йорк Таймс и звезды-журналисты Си-би-эс Поль Нивен и Ричард С. Оттелет. Они забрасывают его вопросами о китайско-советской полемике, о непонимании, существующем между дореволюционными коммунистами и большинством руководителей Движения 26 июля. Он избегает распространяться о несогласиях с Москвой, чтобы еще больше не усложнять жизнь Кастро. Он заключает свою речь весьма задиристо:
— Мирный переход к социализму в Америке практически невозможен. Вот почему мы, кубинцы, говорим, что в Америке путь освобождения народов станет путем социализма и почти во всех странах пройдет через выстрелы, и я могу прогнозировать, что вы будете этому свидетелями.
При выходе со студии он отвечает на вопросы антикастровских кубинцев, пришедших освистать его, как боксера, только что проигравшего матч. На следующее утро одна из его аргентинских подруг из Кордовы Магда Мойана приходит к нему в отель. Она пришла пригласить его к Рокфеллерам — что с таким же успехом можно сказать для него — в логово сатаны.
— К Бобо, — настаивает она, — одной из Рокфеллеров, она не хочет иметь ничего общего с другими членами семьи. Она либералка, ты увидишь, левая…
Лаура Бергкист, журналистка из Лук, знавшая Че благодаря интервью, которое она взяла у него несколько лет назад в Гаване, присутствует на этом вечере. Она рассказывает:
— Когда он прибыл с опозданием, в своей безукоризненно отглаженной военной форме, все гости застыли как кули с солью.
