Генрих Жомини - Политическая и военная жизнь Наполеона
Империя утверждалась на твердых основаниях. Армия была образована в школе войны: она научилась и драться, и переносить труды.
Гражданские чиновники приучались строго исполнять законы, потому что я не терпел ни самоуправства, ни толкований. Они привыкали через это к точности и скорому производству дел. Я дал всему однообразное направление; вся машина правления была в действии, но движение производилось только там, где я назначал. Несколько времени я имел мысль сделать все места пожизненными, исключая случаев преступлений против долга службы и отрешения по судейскому приговору. Я видел в этом великую нравственную пользу. Человек, занимающий какую либо должность пожизненно, зрело обдумает каждый свои поступок прежде нежели решится утратить место. Государство приобрело бы верных слуг, а чиновник — защиту от всяких самовольных отставок; происки и протекция имели бы гораздо менее силы.
Я остановил лихоимства в общественных сборах, сосредоточив в одной точке все управление по этой части, в которой все было с точностью определено, потому что в денежных делах иначе и быть не должно. В особенности я ничего не предоставил этой провинциальной полуответственности, ибо опыт доказал мне, что подобный распоряжения служат только к обогащению некоторых мелких взяточников на счет казны, народа и пользы общественной.
Я возвратил государству кредит, не употребляя его без нужды, не прибегая к новым займам и учредив верную систему погашения долгов. За злоупотреблением долгов, ослабивших Францию, последовала система налогов, которая ее снова укрепила. Во всяком случае, я мог дать обширнейшее основание нашему биржевому кредиту. Опасение злоупотреблений удалило меня от займов, ибо следует беречь эту драгоценную меру. Я не покровительствовал торгу акциями, отказав выдавать векселя на общественные Фонды. Не раз в руках наших было достаточно денег, чтобы произвести возвышение фондов: но мне не нравились подобные способы, и эта совестливость лишила меня значительных выгод.
Я усовершенствовал конскрипцию, этот жестокий, но великий закон, достойный народа, которому драгоценны слава и свобода его; он сам должен быть своим защитником. Это доказывается тем, что меру эту и впоследствии не могли ничем заменить, как ни старались первоначально представлять ее ненавистною.
Я присовокупил много памятников к тем, которые уже находились во Франции. Четыре лучшие из них не были окончены: памятник Мон-Сениса, триумфальная арка Симплона в Милане, ворота Этуальские и храм Магдалины. Они должны были свидетельствовать грядущим векам о славе и величии Франции, должны были возвысить дух наших потомков; народы привязаны к таким благородными выражениям своей истории. Колонна на Вандомской площади будет также долговечна, как и колонна Траянова.
Мой трон ослеплял только блеском военной славы; но французы любят величие, даже и в наружности. Я украсил дворцы, собрал в них многочисленный двор, и придал ему вид величия: всякий другой был бы неприличен ему.
Говорили, что при дворе моем не было ни веселости, ни любезности, и что женщины меня ненавидели. Правда, что они играли теперь жалкую роль, в сравнении с тем, что они были при г-же Дюбарри(17), и что их принесли в жертву величию государства. Двор Людовика XV, может быть, был бы более по их вкусу. Но я полагаю, что, исключая старух Сен-Жерменского предместья и женщин, жертвующих даже всеми добродетелями своего пола, чтоб сделаться, во что бы то ни стало, известными, все прочие француженки отдавали мне справедливость, по крайней мере, до 1813 года. При моем дворе веселились; но только степеннее, нежели в оленьем парке или посреди оргий регентства.
Я не ограничился памятниками, признаками славы и могущества; я не менее ценил заведения промышленности и торговли; разумеется, я не забывал и военных заведений. Новые многочисленный сообщения были открыты для торговли: я соединил Италию с Францией, проложив четыре прекрасных шоссе через Альпы. Я предпринял в этом роде то, что казалось невозможным. Дороги через Симплон и Мон-Сенис, дорога корнишская, которая ведет из Ниццы через Геную во Флоренцию, останутся вечными памятниками моего правления [я узнал в моей ссылке, что австрийцы и король Сардинский продолжают идти гигантскими шагами по стезе, мною проложенной: легко подражать, когда имеем живые примеры перед глазами. Тем не менее, следует отдать справедливость правительствам, поучающимся чему-либо; чем таким, которые ничему не учатся. Гофскригсрат проложил дорогу через Сплюген, которая открыла ему Граубинден: если Швейцария не остережется, то можно будет прямо идти через ее земли из Швабии в Италию. Сделали шоссе из Трента через Tонал в Бергано, чтобы брать всю Италию в тыл; другая дорога ведет из Тироля через озеро Комо в Милан].
Я поощрял успехи земледелия, издал законы, охранявшие собственность каждого, и разделил однообразно общественные подати.
Сенкентепский, Бургонский и Альзасский каналы соединили Сену и Саону с Рейном и Северным морем: этим обеспечивался вывоз наших произведений в Голландию и до Везера, даже и в случае прекращения прибрежного плавания. Сенкентенский канал обеспечивал наше сообщение с Бельгией.
Все роды промышленности были поощряемы и премиями, и постановлениями, не допускавшими совместничества иностранных изделий.
Я много заботился о нашей системе укрепления. Работы, производимые в Алессандрии, доставляли нам твердый, вечный опорный пункт по ту сторону Альп; полагали, что я бы лучше сделал, устроив хорошую крепость в Павии или Кремоне: этот вопрос слишком сложен, чтобы здесь говорить о нем.
Я в то же время составил предположение работ в Будерихе, для обеспечения Везеля с обеих сторон Рейна, и, чтобы усовершенствовать оборону этой отличной естественной преграды, начертал планы укрепления Касселя и Келя, уступленных мне курфюрстами Баденским и Дармштадским(18). Я употребил часть взятой с Австрии контрибуции для постройки мостового укрепления на Лехе; в то же самое время я обеспечил обладание Далмацией хорошими полевыми укреплениями.
В особенности я занялся Антверпеном и Венецией. Описания огромных работ, которые велено было произвести в этих двух гаванях, составили бы целый том. Отечество Морозини, Альвиано и Дандоло (эти фамилии носили Венецианские дожи и полководцы) могло, благодаря моим попечениям, восстать со временем из развалин, если не как столица, то по крайней мере как большая военная крепость и складочное место торговли восточной. Прекрасный арсенал, единственный остаток от владычества Венеции на морях, снова приведен был в деятельность; огромные леса Иллирии и Македонии доставляли нам дерево, а Венгрия медь; торговля могла нас снабдить канатами и парусиною; Далмация и Албания хорошими матросами. Кто знает: может быть, Греция и ее пятьдесят островов могли сделаться для нас со временем рассадником неустрашимых моряков?
