Валентина Малявина - Услышь меня, чистый сердцем
Володя пошел к Кареву сказать, что я пришла. Вскоре он вернулся и шепнул:
— Ну, с Богом!
Я стала читать о Катюше Масловой. Читала ужасно. Горло пересохло. Кое-как добралась до конца отрывка. И тем не менее Карев сказал:
— Весною приходи. И, пожалуйста, так не волнуйся. Все совсем неплохо.
Вышла в коридор к Володе.
— Струсила, — говорю.
А Володя:
— Ну-ну, ну-ну, — коротко так. — Ну-ну, — и только.
— Все равно я буду актрисой и буду учиться здесь.
— Вот и молодец! И не забывай — я твой дежурный. У тебя есть собственный дежурный.
Проводил меня вниз и все напевал: «Я дежурный по апрелю…»
Весною стала поступать, и меня приняли в два института: в Шукинское и в Школу-студию МХАТ. Пошла во МХАТ, у меня там был свой дежурный.
Мы с Володей всегда были рады друг другу. Видела его разным, но во всех своих проявлениях Володя оставался и остается для меня родным человеком. Особенно ярко открылся он мне в своей любви к Марине Влади.
После премьеры фильма «Король-олень» Вадим Коростылев, Паша Арсенов и я беседуем в ресторане ВТО за изысканным ужином. Очень трудной, что называется, нетвердой походкой идет к нам Володя Высоцкий. Павел хотел поставить стул для Володи, но он сказал:
— Извини, Паша, — и присел ко мне на стул: я — на одной половинке, он — на другой.
Павел заказывает ему ужин, он отказывается и ест вместе со мною из моей тарелки. Еще раз извинился и попросил разрешения побеседовать со мной.
— Я люблю Марину до сумасшествия. Она уехала в Париж. Что мне делать?
— Жди.
Вот еще в чем дело: Володя знал, что мы с Мариной работали в Румынии в одно и то же время: я — в фильме «Туннель», Марина Влади — в фильме «Безымянная звезда». Ее партнером был известный и очень красивый румынский актер Кристи Авраам. Кристи тоже был до сумасшествия влюблен в Марину и после окончания съемок уехал с ней в Париж, бросив на произвол судьбы все свои знаменитые роли в Национальном театре. Володе очень хотелось услышать от меня об этом романе, но я не стала говорить на эту тему. Рядом с нашим столиком ужинал Боря Хмельницкий. Он все поглядывал на Володю, беспокоясь за него. Неожиданно Володя меня предупредил:
— Ты не бойся. Я выйду в окно. Тихо-тихо… Не хочу возвращаться через зал.
И вышел. Я не помешала. Окно узенькое, в одну раму. На первом этаже располагался наш удивительный ресторан. Боря Хмельницкий нырнул за Володей…
В Театре Вахтангова была премьера «Неоконченного диалога» — о чилийских событиях. Альенде играл Юрий Васильевич Яковлев, а роль его дочери Тати исполняли Катюша Райкина и я. Художником спектакля был Борис Мессерер.
Беллочка Ахмадулина смотрела спектакль. Потом был банкет. Я не могла скрыть своего удрученного состояния от того, что происходило на сцене. Беллочка меня не успокаивала, а просто сказала:
— Вам надо отвлечься. Сегодня юбилей Жени Евтушенко. Он теперь у Володи Высоцкого. Поехали к Володе.
И мы поехали на Малую Грузинскую.
Лифтер в доме Володи мерзким голосом спрашивает:
— Вы к кому? К этому? К Высоцкому?
Отвратительное лицо у лифтера. И почему он работает в этом замечательном доме? Стукач, наверное.
Володя открыл дверь. Обрадовался нам. Расцеловались.
— Наконец-то знакомые лица!
Народу — уйма!
— Боже, Володя, сколько гостей у тебя! — удивилась я.
— Все дороги ведут в Рим! — рассмеялся Володя и попросил: — Сядьте, пожалуйста! Ничего не вижу за вашими спинами.
А видеть он хотел Женю Евтушенко, который читал свою новую работу. Мы уселись. Я, по счастью, оказалась рядом с Володей. Мне было уютно на низком пуфике. Володя сидел на полу. Мы внимательно дослушали Женю и долго аплодировали ему. Огромная луна тоже слушала Женю. Она прямо-таки ввалилась в комнату и не оставляла Нас целый вечер. Я рассматривала дивные портреты Марины Влади, обернулась и увидела фотографию Валеры Золотухина. Володя сказал:
— Я люблю его, Валеру. И еще Ваню Бортника.
Женя Евтушенко попросил Володю спеть:
— Володя, прошу тебя! Что-нибудь из своей классики.
И Володя запел «Кони». Он пел стоя и глядел в окно на сумасшедшую луну. Меня трясло. Я не могу рассказать о своем впечатлении: нет таких слов. Благодарить было невозможно. Опять же — как? Какими словами? Нет их.
Володя сказал мне:
— Пойду позвоню Марине. Идем со мной.
Мы пришли в другую комнату. Большой письменный стол у окна, напротив — постель, телефон на полу.
Помолчали. Володя говорит мне:
— Только что заступился за тебя. Одна актриса… неважно кто… там, в комнате сказала, что ты пьешь. Я спросил ее, словно не знаю тебя: «А книжки она читает?»
— Да… и много, наверное, — ответила актриса.
— Говорят, что она рисует? — интересуюсь я.
— Да-да, я видела ее работы.
— Она что-то сочиняет-пишет? — продолжаю я.
— Говорят, — отвечает.
— Играет много в театре… и хорошо, — наступаю я.
— Да-да, много… и хорошо, — соглашается она.
И тогда я спросил ее:
— А когда же она пьет?
Мы расхохотались, и Володя стал звонить Марине в Париж. Я повернулась к столу. На столе лежали совсем новые стихи Высоцкого, записанные простым карандашом. Он предложил мне почитать их. Стихи о больном человеке, о срыве, который с ним приключился. Мне думается, они были написаны Володей после гастролей в Болгарии, где он себя плохо почувствовал.
Володя дозвонился Марине. Нежно, очень нежно говорил с ней. Потом спросил:
— Ну, что стихи?
— Страшно.
— Да. Это все страшно. Очень страшно. Лучше расскажи мне о Румынии.
— Что, Володя, рассказать? В Румынии было хорошо! Сару Монтьель любил Ион Дикисяну. Меня — Флорин Пиерсик.
— А Марину?
— Кристи Авраам.
— Действительно, здорово!
Мы вернулись к гостям. Пили красное французское вино. Беседовали. Постепенно гости расходились.
— Не уходи, — попросил меня Володя.
Я ушла под самое утро, чуть ли не последней. Когда прощались, он сказал: «Помни… мало ли что… Я тут как тут… Я твой дежурный».
…А потом наступил день, который вновь перевернул мою судьбу. Но я тогда до конца этого не понимала, хотя обрадовалась безмерно, узнав, что ко мне приехал долгожданный посетитель — адвокат Семен Львович Ария. Один из лучших в России.
Я так хотела, чтобы он был с самого начала моим адвокатом, но он был занят делом Аси Чачич, которая находилась здесь же, в Можайской зоне. Ее обвиняли, что она передавала за границу какие-то замечательные русские картины и прочее. Я читала защиту в пользу Чачич Ария Семена Львовича, это зашита на одном листочке. Он просто доказывает, что аэропорт Шереметьево не является «заграницей», а что это — Россия, поэтому обвинять Чачич невозможно. Здорово, не правда ли?
