Константин Сергеев - Лунин атакует "Тирпиц"
Таким образом, на первый план выходит такой фактор, как добросовестность историка, его желание и умение достичь максимальной объективности путем изучения и анализа всех документов по данному событию, воспоминаний и мнений свидетелей события и других материалов.
Затем вступают в дело аналитические способности и компетентность историка, его умение извлечь максимум правильных выводов из имеющейся информации, умение постичь дух, так сказать, эпохи, правильно представить себе в целом картину происходившего события и людей, принимавших в нем участие.
И последнее — это литературные способности историка, его язык, стиль, запас слов и эрудиция, дающие возможность наиболее ярко и точно обрисовать и донести до читателя суть происходившего, течение события, действия его участников, значимость события в общем аспекте операции или войны, его последствия и т. д.
Конечно, историк имеет право дать свою оценку событий, действий их участников, но может это делать лишь в том случае, когда он совершенно уверен в объективности оценки, когда им учтены все известные обстоятельства, изучены и проанализированы все документы и другие материалы. Он также может изложить свою позицию, если у него есть основания не доверять документам, материалам и свидетельствам очевидцев и участников событий.
Но самый большой грех для историка — это предвзятость. Она искажает в его глазах все события, мешает ему правильно оценивать их, порождает ошибки, внушает читателю недоверие к труду историка, делает его труд бесполезным и даже вредным, губит его авторитет и репутацию.
К такому, примерно, выводу можно прийти при просмотре труда А. В. Платонова «Советские боевые корабли 1941-1945 гг. III. Подводные лодки», издательство «Цитадель», СПб, 1996 г. В. этой книге есть много полезных данных по многим вопросам организации советского подводного флота, тактико-технические данные лодок, время и место их постройки, распределение по флотам, фамилии и звания командиров, даты боевых походов, количество и места минных постановок, даты торпедных атак и др. В описаниях проектов ПЛ встречаются забавные ошибки. Например, говорится, что на ПЛ типа «К» система ЦГБ не предусматривала позиционного положения. Я плавал в войну на этих лодках и не заметил такого недостатка. Напрасно говорится о плохой конструкции и опасности эксплуатации минно-сбрасывающего устройства, у нас на лодке оно работала вполне удовлетворительно с начала и до конца войны, хотя и нуждалось в ремонте и тщательной регулировке. Но это все мелочи, дальше начинается более серьезное.
Автор книги бросает тень на командиров дивизионов ПЛ, намекает на их якобы недостаточную профессиональную подготовку, слабые командирские качества. Упоминая о гибели комдивов, он полагает, что процент погибших слишком велик (на СФ погибло три комдива ПЛ из 9). Поневоле возникает вопрос к автору: а какой процент, по его мнению, приемлем? Корректно ли вообще манипулировать такими «процентами»? Комдив 1-го ДПЛ Гаджиев сделал, если я не ошибаюсь, до своей гибели 10 боевых походов. Незадолго до своей гибели он был представлен к званию Героя Советского Союза и был его удостоен за выдающуюся храбрость, боевые успехи и мастерство. Стоит ли допускать такие намеки по адресу выдающегося подводника, отдавшего свою жизнь за Родину, тем более что никаких конкретных его прегрешений не приводится, а только ни на чем не основанные предположения. Неужели Гаджиев не достоин уважения? Неужели можно вот так взять и намекнуть — дескать, сами виноваты в своей гибели — плохо воевали, неучи!
Но главный грех книги — в методе определения успешности торпедных атак лодок. Прежде всего, автор пускается в рассуждения о разнице в определении успешности атак лодок на других флотах и в советском флоте. И здесь он сетует на сложность определения этой успешности, в особенности на советском флоте. Главный довод, — на советских лодках отсутствовали какие-либо средства объективного контроля, все основывалось на том, что видел в перископ командир и слышал в отсеках личный состав. Но командир, дескать, видел очень мало, да и то только до выпуска торпед, так как продолжать наблюдение, говорит опытный автор, могло быть равносильно самоубийству (с этим, конечно, нужно согласиться). Автор утверждает дальше, что взрывы, которые мог услышать личный состав, далеко не всегда указывали на попадание торпед в цель, несмотря на то, что с пуском торпеды запускался секундомер и засекалось время до взрыва, и если пройденное торпедой расстояние совпадало с дистанцией до цели (?), считалось, что цель поражена.
Автор здесь перепутал — дистанция до цели, определенная в перископ, не совпадает и не может совпадать с расчетным путем, который должна пройти торпеда до цели, что известно из теории стрельбы (так называемый «торпедный треугольник»).
Дальше автор пишет, что, во-первых, несмотря на наличие в перископе дальномера, дистанция до цели всегда определялась на глаз, то есть с большими погрешностями. Во-вторых, районы атак наших ПЛ очень часто (?) изобиловали всевозможными скалами, отмелями или вообще находились непосредственно у уреза воды, поэтому торпеды не доходили до цели и взрывались на этих препятствиях. В-третьих, имели место преждевременные срабатывания взрывателей торпед (плохие взрыватели?). Ну и, наконец, утверждает автор, за взрывы собственных торпед иногда принимались другие, случайные взрывы, например глубинных бомб, сбрасываемых противником для профилактики или по ложной цели. Таким образом зачастую, не наблюдая визуально результата атаки, услышав какие-то (??) взрывы, с учетом последующей контратаки сил охранения конвоя (или отсутствия таковой, что могло истолковываться, как то, что корабли охранения занимаются спасением людей с торпедированного судна), командир был волен считать атаку успешной.
Вот так автор объясняет нам, что взрываться может что угодно и где угодно, но только не торпеда в борту атакуемого корабля.
Но и это еще не все. Автор начинает уговаривать нас не искать элементов нечестности в желании командира лодки считать атаку успешной и не видеть ничего плохого в том, что командир в ограниченное время при невыгодном ракурсе в условиях плохой видимости может несколько завысить (но только не занизить!) тоннаж атакуемых судов и класс боевых кораблей. И как только мы имеем неосторожность согласиться с ним, он тут же подбрасывает фразу: «Хотя не следует сбрасывать со счетов и существовавшую тогда систему вознаграждения. Так, за потопление линкора командиру полагалось 25000 рублей, за потопление крейсера — 20000 рублей. Краснофлотцы должны были получать в первом и втором случае по 500 рублей, за шхуну — по 100 рублей». Вот, оказывается, где собака зарыта! Вот как искусно владеет слогом автор! Как он незаметно подвел нас к мысли о «невинном и понятном» шкурничестве командиров!
