Владислав Гравишкис - В семнадцать мальчишеских лет
Одиннадцатого января в штабе Красной гвардии эсер Алексеев из пистолета убил Аркадия и ранил Аникеева. Эсеры вели себя все более нагло. Решено было разоружить их. Повели подготовку.
Ванюшка часто бывал в штабе и считался там своим человеком. В день, когда усилилось дежурство, он понял — должно произойти нечто серьезное. Вечером к отцу пришел Степан Желнин, прозванный за могучее сложение Ермаком. Из обрывков разговора Ванюшка понял, что необычайное должно произойти ночью.
Проводив Желнина, Иван Федорович долго ходил взад-вперед по комнате и что-то обдумывал. Потом затянул ремень поверх старого полушубка, сунул в карман револьвер, нахлобучил шапку и вышел.
Ванюшка свистом вызвал Шляхтина. Тот предложил посмотреть обстановку на месте.
И друзья побежали вниз по ночной улице. Под ногами хрустел пористый, схваченный легким морозцем снег. В доме горного начальника, где размещался эсеровский штаб, окна второго этажа ярко светились. Друзья пробежали мимо колокольни к техническому училищу, своему штабу — в окнах света не было. Ванюшка дернул дверь. Дежурил Сухоев, рабочий из машстроя.
— Чего тебе не спится? — спросил он.
— Отец велел прийти, ну мы с Витькой…
— Эва, хватился! Да они уж в Кислом логу давно.
Ванюшка скосил глаз, — в пирамиде осталось несколько винтовок, сказал:
— А в доме горного свет.
— Заседают, — отозвался Сухоев. — Значит, не знают умыслу, а то бы шум подняли.
Ванюшка насторожился:
— Слышите?
— Что?
— Звонит кто-то.
— Ага, — кивнул Рыжий.
— Телефон, — и Сухоев пошел на второй этаж.
Как только он скрылся, Ванюшка выставил в тамбур две винтовки.
— Не дождался, видно, повесил трубку, — дежурный вернулся.
— Счастливо оставаться, — Ванюшка заторопился.
Прихватили винтовки — и бегом через дорогу. Вдоль пруда, по Береговой Демидовке пробирались к Кислому логу. Взлаивали собаки из подворотен. Город спал.
В Кислом логу огоньки самокруток. Ванюшка с Рыжим подкрались незаметно, но нарвались на Ковшова.
— Ипатов? — удивился он.
— Я, — отозвался невдалеке Иван Федорович.
Из темноты показался отец.
— Я и не знал, товарищ Ипатов, что вы тут оба, — сказал Ковшов.
— Я и сам не знал. Как ты попал сюда? — удивился Иван Федорович.
— Как и все.
— А винтовку где взял?
— В штабе.
— Сухоев дал?
— Нет… мы…
— Украл? Товарищ Ковшов, что с ним делать?
— Мне красногвардейский билет надо, — Ванюшка перешел в наступление.
— Я тебе дам билет, — рассердился Иван Федорович.
— Говорили, — Ванюшка обернулся к Ковшову, — что рабочая молодежь не должна плестись в обозе революции. Говорили?
— Поймал ты меня, — усмехнулся Ковшов.
— Значит, только агитировать можно, а билет нельзя?
— Отец против, а ведь он член штаба. Или в виде исключения примем его в Красную гвардию, а, Иван Федорович?
Тот махнул рукой:
— Все равно не удержишь.
— Тут Виктор Шляхтин есть…
Из тьмы вынырнул Рыжий.
— Всю Уреньгу за собой потащишь, и не смей!
Ковшова и отца отозвали. Ванюшка успокоил:
— Не горюй, Витя, второй билет все равно достанем.
За прудом, в Ветлуге, глухо хлопнули два выстрела. Ковшов заторопился:
— Пора.
Город по-прежнему спал. Ветер гнал по дороге поземку. Тьма хоть глаз коли. Ванюшка примеривался к шагу отца. Тот молчал, наверное, сердился. Другие, впрочем, тоже молчали. Ванюшка глядел в широкую спину Степана Желнина, тянул голову и прижимал локтем винтовку, которая едва не чиркала прикладом о дорогу.
Показались желтые пятна — фонари у Арсенала — впереди площадь. Справа, берегом пруда, от Ветлуги двигалась темная масса — шел отряд Михаила Назарова со станции. Напротив, на Большую Славянскую выходили челябинцы под командой Елькина — пришли на помощь.
Отряды стали растекаться, вытягиваться и сомкнулись в кольцо. Ванюшка с Рыжим — винтовки наперевес — бежали берегом Громотухи. В груди стучало: сейчас начнется, вот-вот.
А в это время за освещенными окнами вокруг стола собрались Филатов, Кузнецов, Овчаров, Гогоберидзе, Середенины и Голендер.
Филатов, Кузнецов и Овчаров настаивали на немедленном разоружении Красной гвардии. Середенины держали нейтралитет, Гогоберидзе колебался. После выступления Голендера предложение Овчарова было принято.
— Повторяю, — заканчивал председательствующий Филатов, — с большевиками должно быть покончено немедленно.
— Но народ… — осторожничал Гогоберидзе, — в последнее время нельзя не заметить…
— Народу нужна твердая власть! — оборвал Филатов.
— Да, дорогой доктор, — Голендер сделал ударение на слове «доктор», подчеркивая этим, что Гогоберидзе мало смыслит в тактике борьбы.
— Результаты совещания прошу держать в секрете…
— Что с вами? — Гогоберидзе забыл про только что нанесенную обиду.
Рука Филатова никак не могла попасть в карман.
— Руки на стол! — раздалось сзади.
В дверях стоял Виталий Ковшов.
— Что это значит? — Овчаров выхватил пистолет.
— Руки на стол! — повторил Виталий.
За ним стояли Чевардин, Аникеев, Ипатов, Желнин, Назаров.
Овчаров кинул на стол пистолет и вяло опустился на стул.
— Оружие сдать! Выходить по-одному. Товарищ Ипатов, соберите пистолеты.
Пока выводили арестованных, исчез Голендер.
На улице Ковшов поблагодарил за помощь Елькина.
— Вот и все, — сказал Елькин.
— Да, — согласился Ковшов, — хотя дыму эсеры напустят немало. Поди, на заводе уже шум поднимают — на это они мастера. Не хотите посмотреть?
— Пожалуй.
Ковшов повернул барабан револьвера, сунул его в карман:
— Советую и вам держать поближе.
В центрально-инструментальном цехе было тихо. Перешли в машстрой. Там на коробке передач «Большого Волнеберга» человек потрясал кулаками.
— Ба, Кива!
— По-предательски подло, как тати, большевики ворвались и расправились с теми, кто всю свою чистую жизнь бескорыстно отдавал трудовому народу.
— Любопытно, — Елькин разглядывал говорившего.
— Сейчас он из вас выжмет слезу.
— Чья душа не отзовется болью, узнав о бандитской расправе, чья душа не возопит об отмщении?
Ковшов вышел в главный проход большого токарного отделения:
— Товарищи, сегодня власть в городе перешла в руки большевиков. Эсеровский комитет и штаб разоружены без единого выстрела, арестованы и находятся под охраной. А этот человек несет вздор.
