Радий Фиш - Джалалиддин Руми
Но то, что выражено туманно и непонятно в философской прозе Руми, то ясно и необычайно смело высказано в стихах, которые показывают, что концепцию «фана» можно было бы характеризовать как «самоунижение паче гордости»; ведь в своем конечном смысле это — возвеличение каждой отдельной человеческой личности, которая сложным путем морального совершенствования уподобляется богу:
О те, что взыскуют бога, бог — вы!
Нет нужды искать его: вы, вы!
Именно такое обожествление человека, конечно не всякого, а человека высокого в своих нравственных, гуманных качествах, составляет суть поэзии Руми, в которой совершается свойственное суфийской поэзии двойное переосмысление поэтического образа, его удивительная метаморфоза, благодаря которой язык символов превращается в язык любви к человеку, воспевания ценности человеческой личности.
Повторю, что по этому поводу довелось мне писать в своей работе «12 миниатюр» (М., Гослитиздат, 1966, стр. 191–192).
Каков же механизм такой двойной метаморфозы? Он основан на метафорическом, иносказательном характере поэтического образа. Художественная форма суфийской поэзии трансформировала, преобразовала мистико-суфийские понятия, придав им иное содержание, не мистическое, а поэтическое, ибо известно, что диалектика формы и содержания состоит не только в оформленности содержания, но и в содержательности формы.
Сначала в суфийской поэзии абстрактные категории — отождествление человека и бога — облекаются с целью популяризации в конкретные поэтические образы, понимаемые иносказательно; конкретный образ понимается как выражение чего-то сугубо абстрактного, потустороннего. Это первое осмысление: абстрактное через посредство конкретного. Но поэтический образ живет своей внутренней жизнью, развивается в сознании воспринимающих его людей по законам поэтической красоты и вторично трансформируется: конкретное переосмысляется как абстрактное, но другого порядка. Например, метафора Мотылька и Свечи. Поэт-суфий употребил этот конкретный образ для выражения абстрактной, мистической идеи. Продолжая поэтизировать эту яркую метафору, он переосмысляет ее путем нового, вторичного иносказания и, сам того часто не замечая, тем самым лишает мистического содержания.
У поэта же немистика, принимающего эту символическую метафору, подобное переосмысление может осуществляться совершенно намеренно.
Так произошло в стихотворении Гёте «Блаженное томление» в «Западно-восточном диване». В этом стихотворении, где воспроизведен образ мотылька, сгорающего в огне свечи, содержится призыв: «Умри и возродись» (то есть, следуя суфийской терминологии — переход от состояния «фана» в состояние «бака») — но уже не в мистическом смысле, а в общефилософском, даже материалистическом, толковании: тот, кто умирает за высокий идеал, будет вечно жить в памяти людских поколений.
Вот так и в суфийской, мистической поэзии Руми многие абстрактные категории, передаваемые через весомые, зримые, конкретные метафоры, в результате поэтического переосмысления предстают перед нами, читателями XX века, перед Хосровом Рузбехом вовсе не в мистическом, а в философском, гуманистическом смысле — как поэзия обожествления человека в смысле реального возвеличения живой человеческой личности.
В этом и состоит бессмертие поэзии Руми, ее созвучность нашей эпохе. Таковы некоторые выводы советской науки, исследовавшей иранскую классическую поэзию и творчество Джалалиддина Руми.
О Руми и его творчестве опубликовано немало статей и работ, но до сих пор нет на русском языке ни одной книги о нем.
Книга Р. Фиша — это первая ласточка. Может быть, не все удалось автору раскрыть: он и не претендует на то, чтобы развернуто изложить философскую систему Руми, его стихотворное наследие. Избрав биографический жанр, автор поставил задачей раскрыть замечательную личность поэта. Конечно, эта личность раскрывается не столько в фактах его жизни, сколько в фактах его творчества, в его стихах. Р. Фиш намеренно ограничил себя преимущественно фактами жизни, создав художественную книгу о поэте. Эта книга может послужить хорошим введением к изучению всего разностороннего творчества поэта и его вклада в мировую поэзию, к тому, чтобы понять и почувствовать поэзию Руми. Достоинства книги и ее недостатки связаны с тем, что это именно первая книга, написанная по-русски о великом поэте, который, увы, еще не обрел той популярности, которую он заслужил. Это не значит, что читатель должен быть снисходителен к тому, что он сочтет недостатком книги. Но хочется все же подчеркнуть заслугу автора, решившегося написать первую книгу о замечательном человеке — о Джалалиддине Руми и хорошо справившегося с поставленной задачей, ибо книга эта, бесспорно, обогащает серию «Жизнь замечательных людей», усиливает ее воспитательно-эстетическое воздействие на читателя.
И. С. БРАГИНСКИЙ, член-корреспондент АН Таджикской ССР
Москва, 19 июля 1972 года
КОММЕНТАРИЙ
Азраил — ангел смерти.
Айран — напиток из простокваши, разбавленной водой.
Акче — мелкая серебряная монета.
Алаи — золотая монета в сельджукском султанате. Название ее говорит о том, что она начала чеканиться в царствование султана Аляэддина Кей Кубада I.
Алиф — первая буква арабского алфавита, обозначающая звук а.
Альп — бывалый воин, богатырь.
Ариф — «Познавший», «гностик». По суфийской терминологии так именовался суфий, прошедший путь самосовершенствования.
Атабек — титул воспитателя, дядьки султана у сельджукидов.
Ахи — военно-религиозное мусульманские братство, распространенное в средние века на всем Ближнем и Среднем Востоке. Объединяло главным образом городских ремесленников и торговцев. Имело своих старейшин — шейхов, которые возглавляли общины и обители ахи на местах, и главного старейшину — ахи-баба в столице. В Малой Азии в связи с ослаблением власти султанов после монгольского нашествия братства ахи стали играть важную общественную роль. В качестве военной силы защищали горожан от произвола феодалов и монгольских наместников. Ахи были связаны обрядами и уставом — «футувва», из которых во время крестовых походов многое было позаимствовано рыцарскими орденами Европы.
Ашик — (букв.) «Влюбленный». Суфии понимали под ашиком влюбленного в бога подвижника. После XIII века в Малой Азии так стали именовать всех странствующих поэтов.
