Александр Городницкий - «У Геркулесовых столбов...». Моя кругосветная жизнь
В 2009 году я побывал в Австралии в период школьных каникул и, конечно же, в зоопарках встречал множество детей самого разного возраста. Когда смотришь на них, рядом с такими же свободными эндемичными животными, понимаешь, как уютно чувствуют они себя здесь за многие тысячи километров от всего остального мира, в своей прекрасной стране. И нельзя не вспомнить, что никогда на Австралию не падали вражеские бомбы и снаряды, ни разу на эту землю не ступала нога агрессивного чужеземца, ни разу ее землю не вспарывали окопы. Даже воинские могилы здесь лишь для тех, кто погиб далеко за морями. Можно только позавидовать австралийским детям, которые родились в этой свободной стране и, будем надеяться, так же свободно свою жизнь и проживут.
Отыщу вам подобных едва ли я
За просторами дальних морей,
Эндемичные дети Австралии
Посреди эндемичных зверей.
Отстающие или отличники,
Каждый вырос в положенный срок,
Не страшась нападения хищников,
Не пугаясь воздушных тревог.
С малолетства, с утра и до вечера,
Вы не знали голодной поры.
Вот поэтому вы и доверчивы,
Вот поэтому вы и добры.
Вдалеке от Москвы и от Токио,
На земле, где тепло в январе,
Вас не грабили дылды жестокие
В приблатненном и нищем дворе.
От утра я любуюсь и до ночи,
Вспоминая мой вымерший класс,
Вашим детством, свободным и солнечным,
Что уже недоступно для нас.
В Сиднее вот уже шестнадцать лет живет замечательный русский поэт, к сожалению, недостаточно востребованный в России, Юрий Михайлик. Я встречался с ним в июле 2009 года и хотел бы процитировать отрывок из нашей беседы, запаисанной для документального сериала «Атланты держат небо»:
– Юра, вы живете в Австралии достаточно долго. Чувствуете ли вы себя здесь дома?
– Австралия – замечательная страна, очень красивая, если, конечно, бывают некрасивые страны. Очень дружелюбная, я ей чрезвычайно признателен за все, что здесь происходило за эти шестнадцать лет со мной, но домом я ее не считаю. До сегодняшнего дня, как говорят австралийцы, «I don't belong to this country» – «я не принадлежу к этой стране», хотя очень хорошо к ней отношусь.
– Что вы думаете о современной русской поэзии и русскоязычных поэтах, живущих сегодня за границей: Бахыте Кенжееве, недавно ушедшем Льве Лосеве, о замечательном поэте Иосифе Бродском? Каков, на ваш взгляд, их вклад в русскую литературу?
– Если говорить о современной русской поэзии, то я вне контекста. Вероятно, в России есть какие-то новые поэты, стихи которых обжигают, волнуют и будут жить. Я просто не вправе об этом рассуждать. Сейчас я с большим удовольствием читаю стихи тех поэтов, которых любил и прежде, когда жил в Союзе. Я не воспринимаю ни Бахыта Кенжеева, ни, допустим Льва Эпштейна или Владимира Гандельсмана, в отрыве от русской поэзии, только потому что они живут сегодня не в России. Ну какая мне разница, где жил Александр Петрович Межиров, ведь его стихи я помню наизусть, знаю их и люблю. То же самое относится ко многим другим поэтам. Совершенно отдельно для меня стоит Иосиф Бродский. Я полагаю, что он – эпохальное явление в русской поэзии, поэт, внесший в нее что-то очень новое и очень значительное. Я не литературный критик, но у меня именно такое ощущение.
– При советской власти существовали такие понятия, как самиздат и тамиздат. Одновременно было как бы две литературы. Одна – официозная советская, а вторая – свободная: подпольная или издававшаяся за рубежом.
– Что касается самиздата и тамиздата, то я должен с грустью заметить, что там публиковалось много чепухи, которая привлекала нас уже самим фактом, что это напечатано, пускай и на папиросной бумаге. Настоящего и значительного было сравнительно немного. Точно так же, как настоящего и значительного было немного и в официально публикуемой поэзии. Вообще, настоящего, серьезного, значительного много никогда не бывает, и, наверное, слава богу…
– Вы, как человек, пишущий за рубежом, ощущаете ли вокруг себя нехватку русского языка?
– Я ощущаю это чудовищно! Хотя, конечно, понимаю, что это – мое личное. Мне представляется, что тот же Бродский за рубежом стал более значительным поэтом, чем был в России. То есть ему нехватка языка, о которой он, кстати, все время писал, не мешала. Мне же она мешает чрезвычайно. Кроме того, в моей стране я все понимал. Очень многие вещи улавливал из существующей вокруг атмосферы языка, которая менялась, переливалась, двигалась. Этого начисто нет здесь. Мне очень не хватает людей, с которыми можно общаться и знать, что они понимают, что вот это я процитировал, например, Левитанского, а затем – Лермонтова. Этого мне крайне недостает.
– Неужели вы все-таки не чувствуете себя в Австралии дома после шестнадцать лет, проведенных в этой стране?
– Позвольте мне стишком ответить:
Когда б ты мог родиться заново
На сколько там осталось дней,
И море пред тобой Тасманово,
И город за спиной – Сидней,
И неба дымчатая патина,
Случайная в твоей судьбе,
И нет земли доброжелательней
И снисходительней к тебе.
Когда б ты мог в иной гармонии
В чужом краю, в чужом раю,
Коротким поводком иронии
Удерживая жизнь свою,
Весенним утром здешней осени
Завидя парус за окном,
Не приставать к нему с расспросами,
Что кинул он в краю родном!
Уже в России, вспоминая беседу с Юрием Михайликом, я написал стихи, посвященные ему:
Поэт, оторванный пространством
От собственного языка,
Судим не может быть пристрастно, —
Его дорога нелегка.
Под зодиаками иными
Живет он много лет подряд,
Где кажутся глухонемыми
Те, кто по-русски говорят.
Не так ли некогда Овидий,
Безрадостный слагая стих,
Томился мукою, не видя
Вокруг читателей своих
На склонах берегов суровых
Дуная – северной реки,
Что понимали с полуслова
Подтекст написанной строки?
Москву, Одессу или Питер
Вернет ли он когда-нибудь?
Ежеминутно рвутся нити
И увеличивают путь.
Но будет исцеленье ранам,
Мой неулыбчивый собрат.
Горит закат над океаном,
А рукописи не горят.
И будет отзвук этой лире,
Пока волна у ног звенит,
Пока в подлунном нашем мире
Жив будет хоть один пиит.
Прощание с Австралией всегда связано с грустью. И не только потому, что Австралия очень далека от нас. А еще и потому, что на пятом континенте задумываешься о каком-то другом варианте собственной жизни, который не состоялся, а мог бы состояться, если бы ты был моложе и мог все начать с «белого листа».
Перечитываю снова, как поэму,
Эту землю, пробудившись поутру,
Где гуляет на свободе страус эму
И стремительные скачут кенгуру.
Здесь улыбкою сияет каждый встречный,
Жизнь спокойна, как широкая река.
Хороша страна Австралия, конечно,
Только очень отовсюду далека.
Мы с тобой не отыскали места ближе,
Где надежный мы бы выстроили дом,
Потому что ни в Москве и ни в Париже
Мы, по-видимому, счастья не найдем.
Мы свыкаемся здесь с блеяньем овечьим,
С теплым запахом парного молока.
Хороша страна Австралия, конечно,
Только очень отовсюду далека.
Не забудутся, покуда не умру я,
Эти теплые заморские края.
Если жизнь мне подарили бы вторую,
Я Австралию бы выбрал для житья.
Ах, как жаль, что мы устроены неверно,
Что отпущены нам дни, а не века!
Хороша страна Австралия безмерно,
Слава Богу – отовсюду далека.
Хелло, Джуди!
