Жан Маре - Парижские тайны. Жизнь артиста
– Если бы я был твоим отцом, ты бы согласился?
– Да.
– Ты не знаешь, кто твой отец. Может быть, это я. Кто знает?
Мы все весело рассмеялись. Я насильно вложил деньги Сержу в карман. Ирвинг отвезет его в Париж.
Как всегда, мы поболтали еще немного перед отъездом. Вдруг инстинкт подсказал мне, что Серж мог оставить деньги где-нибудь. Я попросил, чтобы меня подождали, а сам вернулся в гостиную. Куда он мог положить банкноты? Я нашел их в ларчике из тисненой кожи. Дождался момента, когда Серж сел в машину, и вернул ему деньги.
Серж получил хорошую оценку при поступлении на курсы. В качестве поощрения я решил взять его в поездку на Антильские острова. Я давно уже не брал отпуск, планируя сделать это по возвращении из России. Куда отправиться? Был январь, еще слишком рано для занятий зимними видами спорта. Я подумывал о круизе. Ехать одному? А почему бы не взять с собой Сержа? Мне придется во второй раз сыграть роль профессора Хиггинса из «Пигмалиона». Но на этот раз в жизни.
Серж с восторгом принял мое предложение. Теперь его нужно одеть. Сначала я отправил его в магазин готового платья, чтобы он имел презентабельный вид у моего портного Андре Бардо. Тот сшил ему несколько костюмов, рубашек, все, что необходимо человеку, путешествующему первым классом. Я заставил его подстричь волосы. Занимаюсь его паспортом. Получаю отказ. У цыган, оказывается, нет гражданства. Удалось получить только пропуск, но этого достаточно для круиза.
На теплоходе я представил Сержа как своего крестника. Я радовался, что дал ему возможность пожить в волшебной сказке, и приписывал себе роль доброго гения. Я следил за туалетом Сержа, присматривал за ним. Но, куда бы мы ни пошли, он восхищал меня своими манерами и умением держаться. В стрельбе по глиняным голубям он победил немецкого чемпиона, и тот проникся к нему симпатией.
Я взял с собой книги, чтобы заниматься с Сержем. Но за время круиза он выучил всего три строчки. Мне хотелось все бросить. Но пути назад не было. После того как я окунул этого ребенка в комфорт и роскошь, разве справедливо будет отступиться, бросить его?
Я должен сниматься на юге Франции в «Железной маске». У моего друга Клода Карлиеса, организатора моих поединков в фильмах, не хватало каскадеров. Он взял Сержа. Серж пунктуален, точен, отважен и очень хорошо справляется со своей работой.
Однажды Серж сказал, что должен вернуться в Париж. Он звонил своей матери и от нее узнал, что его разыскивает полиция – он призывается на военную службу. Он уже опоздал на два месяца, и ему грозит двухмесячное тюремное заключение.
– Как? У тебя ведь нет гражданства? Я думал, что ты выберешь национальную принадлежность в двадцать один год и будешь проходить военную службу только тогда, когда выберешь своей родиной Францию.
– Я тоже так думал, – ответил он.
Я отправил его в Мец, где он должен был предстать перед военным трибуналом. Я справился у Жана Кокто, не знаком ли он с генералом М.
– И ты с ним знаком, а с его женой ты служил в дивизии Леклерка.
Я позвонил генеральше М.
– Серж Айяла мой сын, которого я не признал. Он опоздал по моей вине: я занял его в своем фильме. Я думал, что у него еще есть время до двадцати одного года для прохождения военной службы.
Все устроилось. Дело Сержа прекратили за отсутствием состава преступления. Я послал телеграмму, чтобы поздравить его, и подписался «Твой папа Жан». Эта телеграмма произвела эффект разорвавшейся бомбы. Сержа вызвали офицеры и устроили допрос. Я обратился к адвокату и признал Сержа своим сыном. Он поменял фамилию прямо в армии.
Я принял свою новую роль очень серьезно, хотя в мои планы не входило афишировать это. Я писал Сержу письма, посылал посылки, принимал его во время увольнений, показываясь с ним на людях. Серж, попав в новую обстановку, стал робким. Мне приходилось приглашать за наш стол девушек, которые ему нравились. Одна из них, кажется, нравится ему больше других. Я пригласил их вместе к себе. Когда он возвращался в казарму, я везде сопровождал ее, чтобы сохранить для него. Я одевал ее у Диора, чтобы она могла бывать со мной на премьерах. Журналисты спрашивали меня, кто она. В замешательстве я отвечал: «Подруга». Газеты объявили нас женихом и невестой.
На Рождество 1962 года Серж должен был приехать в отпуск. У него никогда не было новогодней елки. Мне очень хочется устроить для него елку, которая бы запомнилась ему на всю жизнь. Она ему запомнится, и мне тоже. И вот почему.
Огромная пихта[42] касается потолка гостиной. Я задернул шторы трех наружных застекленных дверей, перед которыми мы ее установили. Пихта украшена искусственным снегом, гирляндами, шарами, лампочками и свечами. Подарки, за исключением телевизора, который я уже установил в комнате моих слуг и друзей Жака и Элоди, лежат под деревом. Франсуаза, подруга Сержа, ждет вместе с нами прибытия солдата. Раздается звонок. По внутреннему телефону мы убеждаемся, что это он. Пока он идет по аллее, мы с Франсуазой зажигаем свечи на дереве. Серж в восторге замирает на пороге. Он не верит своим глазам. Он чуть не плачет. Жак приносит шампанское, и мы поднимаем бокалы. Все дарят друг другу подарки. Жак и Элоди тоже забрасывают меня подарками.
Сержу нужно переодеться, принять ванну. Франсуаза уходит вместе с ним. Я тоже иду в свою комнату, чтобы переодеться. Через стену мы разговариваем о трудностях его военной службы. Вдруг раздается сильное хлопанье дверей и крики: «Пожар! Пожар!»
Сначала я решил, что это шутка Жака. Но нет, он бы себе этого не позволил. Я открываю дверь своей комнаты. От густого дыма перехватывает дыхание, щиплет глаза. Вхожу в гостиную. Настоящий костер!
Пламя поднимается от пола до потолка и доходит до середины комнаты. Звук, который я принял за хлопанье дверей, производила лопающаяся и падающая на мебель и на пол штукатурка.
Жак вызвал пожарных, но пока они приедут, я предлагаю попытаться потушить пожар самостоятельно.
Я прошу принести ведра. Серж вспомнил о бассейне. Мы побежали к нему. Увы! Вода замерзла так сильно, что мы поломали ведро, пытаясь разбить лед. Серж, Жак, Элоди и Франсуаза становятся цепочкой.
Я снимаю халат, чтобы он не загорелся. Одно ведро воды тушит один язык пламени. Почти раздетый, я попеременно попадаю то в раскаленную печь, то в ледяной холод. Мне наверняка не миновать хорошего гриппа.
Наконец я вышел из этого сражения победителем. Но какой разгром! Черные пятна от дыма, вода, валяющаяся повсюду штукатурка, разбитое зеркало, сгоревшая и покрывшаяся пузырями мебель, превратившиеся в пепел ковер и моя картина «Птицелов», результат десятилетнего труда, покоробившиеся пластинки, лопнувшие стекла, обуглившиеся обои и шторы. И странная вещь – на потолке появилось изображение огромного орла.
