Жан Маре - Парижские тайны. Жизнь артиста
Господин Эрве хотел сблизить нас с отцом и прислал мне письмо, на которое получил от меня ответ, прерывающий всякие дальнейшие отношения. Я объяснил, что это, наверное, мать написала моим почерком, который она прекрасно имитировала, так же, как и мою подпись, и что его письма я никогда не получал.
Он показал оба письма. Его:
«Месье, я имел удовольствие встретиться с вами в прошлом году в отеле “Прентанье” в Динаре, где вы снимались в одной из сцен “Целителя”.
Я с радостью воспользовался возможностью поговорить с вами о вашем отце, с которым мы были хорошими друзьями в 1914–1915 годах. Впрочем, я давно знал о вашем родстве. С тронувшей меня деликатностью вы рассказали об обстоятельствах, разлучивших вас.
Вернувшись в Париж, я получил письмо от вашего отца. Я почувствовал глубокую печаль, осознав личную драму, глубину которой он скрывает и о которой он, по-видимому, так много говорил только со мной.
Не буду вдаваться в подробности его воспоминаний, скажу только, что он показывал мне документы и фотографии. Ваши портреты в разных ролях можно было в то время видеть на стенах домов вашего родного города, и он смотрел на них, скрывая волнение.
Я с трудом сдерживался, чтобы не написать вам раньше.
Вы изображали, и с большим успехом, драматические ситуации. Эта – еще более драматическая, и мне хотелось бы, чтобы вы привели ее к счастливой развязке.
Надеюсь, что не слишком надоел вам изложением весьма неясной ситуации, которую вы, хотя бы частично, можете прояснить. Вы знамениты, и по праву. Я не хочу, чтобы вы думали, будто ваша известность побудила меня написать это письмо.
У вас есть брат, о нем, как и о вас, помнит и грустит ваш отец. Но он стареет, он одинок.
Примите уверения…»
А вот мое письмо, вернее, то, которое моя мать написала, подделав мой почерк и подписавшись моим именем.
«Месье!Хотя у меня очень мало времени, я не хочу задерживаться с ответом, которого Вы, кажется, с нетерпением ждете.
Благодарю Вас за любезное письмо и руководившие Вами добрые намерения. Но я считаю, что семейные драмы и междоусобные войны касаются только заинтересованных и никогда посредников, которые всегда снисходительны и пристрастны по отношению к исповедующейся стороне.
Как Вы сказали, сейчас я знаменит, но, пока я был молод и не известен, никто не захотел меня поддержать, оказать материальное или моральное содействие. Кто меня любил, учил и помогал в течение этих сорока лет?
Актер исполняет самые разные роли и соприкасается с разными людьми, но никогда не берется давать им советы и не пытается проникнуть в их интимный круг. У актеров это безусловное правило.
Опыт, часто горько приобретенный, научил нас, актеров, что у каждого в жизни своя судьба, ее нельзя избежать. Нужно стараться сохранить свою индивидуальность.
Это несколько длинное предисловие должно было дать Вам понять, до какой степени я был удивлен советами, содержащимися в длинном, отпечатанном на машинке послании, полученном от Вас, чужого мне человека!
Когда Вы подошли ко мне в Динаре, я любезно Вам ответил, как отвечаю всем, кто ко мне обращается. Но если затем каждый начнет указывать мне, как себя вести, мне придется отправиться на один из островов Тихого океана, чтобы меня оставили в покое!
Разве я вмешивался в Ваши дела? Даже если бы Ваша жизнь была представлена мне как самый неправдоподобный сценарий, я считал бы своим долгом сделать вид, будто ничего не знаю.
С моей стороны это было бы всего лишь проявлением приличия и такта. К сожалению, это присуще далеко не всем.
Надеюсь, месье, что больше не буду иметь чести получать от Вас писем, и даже прошу Вас, если мы встретимся снова, не обращаться ко мне.
Это единственная услуга, которой я жду от Вас.
Жан Маре».Доктор Эрве не сказал мне ничего нового. Полный решимости читать дальше роман своей жизни, я отправился в Обитель траппистов, к отцу Альберику.
Симпатичное бородатое лицо послушника, открывшего мне дверь, светилось радостью. Но могло ли быть иначе? Ведь верить в Бога, любить его, служить ему – огромная привилегия. Как я мог представлять себе монастырь печальным? Разве не счастье жить в согласии с самим собой и любить? На каждом шагу я обнаруживал свидетельства любви. Чистота, элегантность аббатства говорили не о комфорте, а о заботе, проявляемой к обители Господа.
Отец Альберик встретил меня доброй улыбкой. Он прекрасен своим спокойствием, открытостью, естественностью. Мы обедаем в его кабинете. Убранство кабинета скромное, но дышит изяществом.
Мы нашли общую тему для разговора. Мы говорили о Пикассо, Максе Жакобе, Жане Кокто, с которыми отец Альберик был знаком. Он не говорил со мной о религии. Но я все-таки посвятил его в то, каким странным верующим я являюсь. Впрочем, верующий ли я вообще? Нельзя жить так, как я жил, и быть верующим. Я запрещаю себе быть суеверным. Я запретил себе это раз и навсегда. Но боюсь, что то, что я называю верой, на самом деле лишь наивное суеверие. Если бы я любил Бога, я доказывал бы это своими поступками. А мои поступки свидетельствуют о противоположном. Я это знаю, поэтому прошу Бога дать мне веру.
Маритен писал: «Бог прощает все, как только сердце раскаивается». Но нужно еще быть способным к раскаянию, обладать даром судить себя, разбираться в себе, верить. Я обладаю способностью судить себя, но не раскаиваться. Если бы я был способен на это, я безраздельно посвятил бы себя только Богу. При этом я бы еще заколебался.
Не слишком ли это будет легко после того, как я так долго медлил, и не справедливее ли будет не получить веру, чтобы не быть спасенным? Не мне об этом судить.
Я расспрашивал отца Альберика об отце. Он сказал, что никогда не забудет его деликатности, что дружба с моим отцом, часто искавшим уединения в монастыре, была большой честью для него.
Отец Альберик заверил, что двери аббатства всегда открыты для меня, как были открыты и для моего отца. Но он ничего не смог мне рассказать по поводу развода моих родителей. Значит, я никогда не узнаю их настоящей истории. Это похоже на то, как если бы я потерял один том из романа с продолжением, прежде чем узнал конец.
Я снова встретился с другом моего отца, доктором Эрве – прямым, открытым, честным человеком. Это он передал мне письмо, которое написала Розали, скопировав мой почерк и подписавшись моим именем. Он сказал, что история, рассказанная в книге «Мои признания» об оплеухе, которую якобы дал мне отец и которая послужила причиной развода моих родителей, не соответствует действительности. Одна вечерняя газета только что опубликовала эту историю без моего ведома. Я просил в память о моем отце внести поправку. Но это так и не было сделано.
