Фридо Зенгер - Ни страха, ни надежды. Хроника Второй мировой войны глазами немецкого генерала. 1940-1945
Для людей, замешанных в этом заговоре, должно быть, ужасно было подвергать свои семьи такой большой опасности. Если принять во внимание эти трудности плюс не обещающие успеха перспективы покушения, то легко можно понять тех старших командиров, кто отказался принять в нем участие. Всем нам оставалось лишь восхищаться людьми, принесшими себя в жертву.
И все-таки заговор 20 июля вызвал в некотором роде раскол как в народе, так и среди офицеров и простых солдат, согласных с линией партии. Постепенно становилось ясно, что не все офицеры поддерживали Гитлера, и многие из них понимали, что мотивом для смелых заговорщиков не могли быть просто их амбиции. Многие давно уже сомневались, можно ли полагаться на гитлеровский «образцовый фанатизм».
Казалось, что после 20 июля я начал замечать в войсках больше вопросительных взглядов, больше людей, ищущих каких-либо разъяснений относительно Гитлера, людей, для которых моя плохая репутация непартийного генерала предстала теперь в лучшем свете.
Беспокойство за друзей, участвовавших в заговоре, перекрывал страх за судьбу нашей страны. Сможет ли Германия еще раз подняться хотя бы до уровня средней державы, после того как потеряла основной политический базис? Будет ли она в состоянии осудить преступления нынешнего режима и установить таким образом новые принципы морали? Впоследствии трибуналы стран-победительниц сняли этот груз с наших плеч. Даже если вынесенные ими приговоры показались неубедительными для массы людей, все равно их оставалось только принять к сведению, так как в условиях оккупации государственной власти в Германии не существовало. Нацистские лидеры покончили жизнь самоубийством. Следовательно, немцам не позволили судить их по воле народа, как это случилось с дуче в Италии. Возможно, так было лучше для нас, потому что в Германии оказалось столько людей, подлежащих судебному преследованию, что ни самосуд, ни новые «народные суды» с этим бы не справились. Мы вынуждены были довериться судам победителей. Но в их числе оказался и Советский Союз, юридические законы которого никогда не могли стать образцом для расшатанной юридической системы Германии.
Несколько слов о существовавших между ними различиях. В России не было законодательного механизма смены правительства или выражения воли народа. Каждая смена власти носила там криминальный характер. Для того чтобы привести к власти какую-то группу людей или удержать ее у власти, преступали закон, обычно просто физически устраняя оппонента. Среди наиболее развитой части российского общества тысячи людей вынуждены были ограничить свою свободу, потому что считали опасными тех, кто стоял у власти, и это продолжалось в течение многих лет. Подобные симптомы болезни политического организма во времена переворотов имели место и в других странах.
Немцы пали еще ниже. Расовые и религиозные меньшинства жестоко уничтожались «избранной» и якобы «законной» властью в полнейшей иллюзии, что эта резня принесет счастье остальным. Человек решился превзойти Создателя. Шло массовое убийство невинных людей, преданных своим семьям и государству. Это были Божьи созданья, какими желают быть все люди, выбирающие праведный путь.
ОБОРОНА «ГОТСКОЙ ЛИНИИ»
Период между серединой сентября и серединой октября был для меня унылым. Штаб нашего корпуса укрылся на правом фланге 14-й армии на «мертвом» участке фронта. Из донесений разведки мы знали, что противник не держал там боеспособных дивизий. Более того, теперь стала абсолютно ясна схема его будущих операций. К концу августа 8-я британская армия уже начала наступательные бои вдоль Адриатического побережья с целью отбросить противника на левом фланге германской группы армий. Наверняка этот план учитывал, что плоский рельеф местности обеспечит хорошие перспективы для использования бронетехники. Союзники могли надеяться совершить там прорыв в результате массированных действий бронетанковых войск и, по крайней мере, обеспечить достаточную поддержку пехоте, чтобы она смогла проникнуть на левый фланг немцев. То, что в ходе этой операции такой прорыв силами бронетехники не удался, лишний раз подтвердило мою правоту относительно изменений условий для танковой войны, о чем я говорил выше.
К середине сентября 5-я американская армия также возобновила наступление с целью прорваться через Флоренцию к Болонье. Имея за плечами опыт боев, показавших превосходство противника в горах, мы были обеспокоены этим наступлением даже больше, чем действиями 8-й армии на побережье.
Не принимая непосредственного участия в этих боях, я все-таки достаточно хорошо владел ситуацией, чтобы понять, что ни с какими сюрпризами сталкиваться нам больше не придется. Можно было предположить, что противник продолжит наступление на левый фланг 14-й армии. Передвигаться в горах трудно, и это заняло бы много времени из-за необходимости развертывать артиллерию. Таким образом, мы становились печальными свидетелями ежедневных успехов противника в боях с нашими соседями – 1-м парашютным корпусом. Непрерывное прощупывание наших позиций на перевале Фута напоминало уколы острым копьем в толстую ткань. Ткань поддается, как резиновая, а при чрезмерном растяжении оказывается проткнутой этим копьем.
Дневник боевых действий 14-го танкового корпуса показывает, что в этот период мой штаб больше занимали события на участке соседнего корпуса, чем на нашем. Хотя это и отражало мою собственную оценку общей обстановки на фронте, но здесь присутствовал и личностный фактор. Не стану отрицать, что командование корпусом, который в течение длительного времени находился в горячей точке у Кассино, меня испортило. Несмотря на присущий мне скептицизм, рожденный исключительно рассудком, я испытывал острую необходимость использовать уроки моего предыдущего опыта в новой обстановке. Подсознательно я ощущал, что лучше бы справился со сложившейся ситуацией, чем мои старшие командиры, оказавшиеся по воле судьбы в центре внимания. Была еще и психологическая сторона этого дела. Каждый, кто чувствует в себе силы стать командиром более высокого уровня, испытывает острый интерес к проблемам, связанным с решающими сражениями. Вынужденный оставаться в стороне, он напоминает охотника, который злится, стоя у ворот конюшни, когда все уже вывели своих лошадей, а ему пришлось задержаться. Не думаю, что с подобным лихорадочным состоянием можно как-нибудь совладать, имея склонность к военным делам. Вполне можно осуждать войну за ее тщетность и безнадежную стратегию, но в то же время рваться вперед к месту решающей схватки под действием неотвратимой силы судьбы.
Я уже говорил, что только 20 сентября перевел свой штаб на северный гребень Апеннин, где уже в течение некоторого времени находились штабы других корпусов. Теперь каждый раз, когда я ездил на линию фронта, мне приходилось пересекать район, наводненный партизанами. Я ехал обычно на маленьком «фольксвагене» и без генеральских знаков отличия – ни форменной фуражки, ни золотых или красных флажков. Это могло уберечь меня от судьбы одного нашего командира дивизии, который, возвращаясь с совещания в нашем штабе, попал в этих местах в засаду и был убит.
Со своего командного пункта в Альбинии я мог только наблюдать и ускорять ослабление нашего участка фронта. На самом деле я чувствовал, что этот процесс еще не зашел слишком далеко. В Кассино я считал, что не задействованные в боях дивизии не должны жаловаться, когда их прореживают таким образом, а теперь сам был вынужден следовать их примеру.
15 октября мне неожиданно представилась возможность ввязаться в драку. Командующий 14-й армией сильно простудился, и в течение пяти дней я выполнял его обязанности. Оглядываясь назад, я испытываю такое чувство, что мне удалось остановить продвижение 5-й американской армии к Болонье, потому что предпринятые мной меры заставили их оставаться на том же самом рубеже и в последующие дни. К концу октября все атаки противника прекратились. В радиодонесениях союзников говорилось, что Кессельринг сосредоточил в районе Болоньи такое количество артиллерии, что продолжать наступление в этом районе нет смысла. Кессельринг передал лестные для меня слова благодарности.
ОПЕРАТИВНАЯ ОБСТАНОВКА В РАЙОНЕ БОЛОНЬИ
В конце октября я сменил свой полевой командный пункт в Альбинии на командный пункт 51-го горного корпуса в Ведране и для удобства сразу же передвинул его к Баричелле – более крупному населенному пункту. Там я вздохнул свободнее, ибо решил, что мой штаб опять оказался в центре событий. Но их дальнейшее развитие не оправдало моих надежд.
Когда мы заняли участок, на котором до нас стоял 51-й горный корпус, наша зона ответственности расширилась на запад за счет 1-го парашютного корпуса, и, следовательно, город Болонья и важный перевал Фута оказались на участке нашего 14-го танкового корпуса. Теперь он тянулся от цепочки холмов между долинами Сетты и Савены до самой реки Сантерно, где соединялся с участком 76-го танкового корпуса.
