Чак Лашевски - Радикал рок-н-ролла: жизнь и таинственная смерть Дина Рида
Дин моментально пустил в ход свое обаяние и попытался объяснить, почему он не был известен дома.
«Я думаю, что существует некий заговор молчания по отношению ко мне, и я благодарю вас за то, что вы прерываете этот заговор, чтобы люди узнали, кто такой Дин, что за песни он исполняет, какие фильмы он снимает, что он за человек, почему он суперпопулярен там, но не здесь. Думаю, что я был очень хорошим послом Америки во всем мире. Я общался с людьми, которые никогда не увидят ни одного другого американца, и я демонстрировал им ту сторону Америки, к которой, полагаю, они относятся с уважением».
Далее разговор о происходивших в его жизни и карьере событиях перешел на политические темы. Рид заявил, что поддерживает никарагуанцев и прочих латиноамериканцев, выступающих против Соединенных Штатов, потому что они не желают становиться колониями США. Уоллес быстро ввернул вопрос: «А Восточная Германия не является колонией Советского Союза, Польша не является его колонией?» Рид ответил, что нет. Уоллес выпалил названия других социалистических республик: Румыния, Болгария. Рид ответил отрицательно.
Уоллес спросил, зачем восточногерманское правительство возвело Берлинскую стену.
— Стена была установлена для того, чтобы защищать себя, в первую очередь, — ответил Рид. — И в то же время…
Уоллес прервал его:
— Стена была возведена для уверенности, что восточные немцы не окажутся на территории Западной Германии, — сказал он.
— Нет, это только половина правды, — парировал Рид. — Простите, но это неверно. Я убежден, что правительство Восточной Германии имеет право защищать себя от любых нападений. Намного проще, если войска подходят к демаркационной линии и вы их видите. Но я думаю, что это трагедия. И полагаю, что причина этой трагедии заключается в том, что правительство Соединенных Штатов не осознает, что любой народ на этой планете имеет право решать свою судьбу, хочет ли он жить при социализме или при капитализме.
После небольшой передышки, когда Рид рассказывал о том, что арендует свой дом за 40 долларов в месяц, что Александр сможет учиться в колледже бесплатно и что при социалистическом режиме каждый получает бесплатную медицинскую помощь, собеседники вновь вернулись к политике. Отказавшись называть своих друзей из Организации Освобождения Палестины и Ясира Арафата террористами, Рид перевел разговор на президента Рональда Рейгана.
«Я думаю, что терроризм — это когда, например, господин Рейган заявляет о намерении создать "Звездные войны" (противоракетную космическую оборонную систему) и выделить дополнительно миллиарды долларов военным для производства новых вооружений. Он повергает меня в ужас. Миллионы людей живут в страхе перед Третьей мировой войной. Это также называется государственным терроризмом».
Уоллес поинтересовался, не означает ли это, что Рид ставит знак равенства между Рейганом и Иосифом Сталиным, советским диктатором 30-40-х годов, ответственным за гибель миллионов граждан СССР. «Я уравниваю возможности Рональда Рейгана и Сталина. Я говорю о том, что он обладает возможностями для свершения такого же неправосудия, и, более того, возможностью спалить эту планету огнем ядерной войны».
Рид отозвался о советском президенте Михаиле Горбачеве как о человеке более нравственном, чем Рейган. Он заявил, что ГУЛАГи закончились со смертью Сталина, и пришел к заключению, что ученый и борец за права человека Андрей Сахаров не является политическим заключенным, потому что может свободно перемещаться, в пределах Советского Союза.
«Не думаю, что нужно вдруг начать придавать такое огромное значение одному человеку, который сидит и не может покинуть свою страну, и неожиданно забыть обо всех остальных, — сказал Рид. — Знаете, я думаю, что существует много видов гражданских прав, Майк. Полагаю, что все эти права важны, но давайте расставим приоритеты. Не думаю, что право на путешествия является основным правом человека».
— Вы на самом деле принимаете за чистую монету все, что делают коммунисты? — вмешался Уоллес, и Рид ответил отрицательно, сказав, что не согласен со многими вещами. Уоллес попросил назвать три. «Я против здешней бюрократии, — ответил Рид. — Я не согласен с тем, что мы не достаточно открыты критике общественных проблем, которые здесь существуют. Я полагаю, что люди в этой стране должны быть более свободны».
В заключение он заявил, что не прочь вернуться в Колорадо и баллотироваться в сенат США. Передача завершилась исполнением песни «Никто не знает меня в родном городе», написанной и переданной Риду по почте Джонни Розенбергом в прошлом году.[290]
Розенберг и его жена смотрели это интервью дома, в Колорадо, и Джонни лишь качал головой. Он пытался отговорить Рида от участия в программе «60 минут», когда тот впервые начал обсуждать эту тему. Точно так же, как когда-то он отговаривал его от участия в денверском радио ток-шоу. Розенберг предчувствовал, что Рид скажет что-нибудь такое, что уничтожит все шансы на принятие его в Соединенных Штатах в качестве практикующего артиста. Теперь происходило именно то, чего он опасался.
«Это было все равно что вонзить осиновый кол в сердце вампира, — сказал Розенберг. — Я просто понял, что он только что себя погубил».
Когда через три дня позвонил Рид, Розенберг был так же резок.
— Что ты об этом думаешь, Джонни? — спросил Рид.
— Хочешь, чтобы я сказал тебе правду? — переспросил друг.
— Я знаю, что ты скажешь мне правду. Это одна из причин, по которой я позвонил.
— Ладно. Прежде всего, ты не можешь защищать ту Стену в этой стране, никаким образом, ни в каком виде.
— Ну, полагаю, что мне придется приехать и пояснить некоторые моменты.
— Если ты намерен сделать это, я бы предложил тебе обзавестись бронежилетом.
Рид рассмеялся.
— Нет, может быть, мне следует обзавестись клочком земли где-нибудь в горах, — ответил Рид.
— Все, что я знаю, так это то, что ты не приобрел ничего хорошего, дав это интервью, Дин.[291]
Это была на удивление спокойная беседа, при всей жесткости оценки Розенберга и неспособности Рида воспринимать критику. Розенберг пришел к выводу, что Рид так и не понял, что сотворил. Зная, что наилучший способ пробиться к другу — это написать ему песню, как он поступил, сочинив «Никто не знает меня в родном городе», Розенберг взял гитару, бумагу и приступил к записи еще одной мелодии. Балладу в стиле кантри он озаглавил «Yankee Man» — «Американец». Намеренно жесткий текст песни был призван поколебать уверенность друга в правоте его суждений.
