Хадлстон Уильямсон - Прощание с Доном. Гражданская война в России в дневниках британского офицера. 1919–1920
Сидорин с Кельчевским вдруг стали еще более скрытными в отношении своих планов, чем обычно, но сказали, что собираются в Мечетинскую, чтобы поглядеть на павловскую кавалерию, которая только что совершила отчаянный марш через степь и отбила еще один мощный кавалерийский налет большевиков. Однако в ходе этих операций они провели три ночи под открытым небом в самую сильную метель в этом году и сообщили, что потеряли 40 процентов своих сил от обморожения и переохлаждения. Сейчас бойцы Павлова превратились в бредущую разобщенную толпу, одетую в то старое рванье, которое солдатам удалось отыскать. Потери в лошадях были большие, спешившие уцелевшие бойцы ковыляли и тащили с собой оружие и как боевая единица были совершенно бесполезны. Из Одессы наспех сформированные батальоны кадетов из местных гимназий шли на фронт против большевиков.
Мы провели с ними пару часов, за которые Сидорин раздал большое количество донских военных крестов. Мы также увидели части Донского летучего корпуса, которые выглядели так, будто потеряли свои мастерские, поскольку сейчас узел в Торговой был небезопасен из-за продолжающегося наступления красных.
В кавалерии встретились с несколькими старыми друзьями. Несмотря на свои неудачи, Павлов был в отличной форме, лицо его побагровело от солнца, ветра и снега. Там был и Секретьев, а также один-два офицера, с которыми я ранее встречался с Агаевым. В Батайске мы не стали тратить время на обратную дорогу, а поехали прямо на Кущевку, где я понял, что дела идут все хуже и хуже. К этому времени личный состав частей очень сократился из-за потерь в бою, дезертирства рекрутов, бегства большинства кубанских казачьих формирований и сгущающейся атмосферы недовольства донских казаков деникинским командованием. Донскую армию неуклонно теснили по всему фронту, а Добровольческая армия перед лицом врага, обладавшего огромным численным превосходством, была вынуждена последовать примеру донцов.
Такие же жуткие сцены разворачивались постоянно – этот медленный человеческий поток, эскадроны кавалерии, в которых уцелело лишь по нескольку сабель, артиллеристы, которые волокли на санях демонтированные орудия, офицеры без солдат и солдаты – без офицеров и постоянно, постоянно эти жалкие беженцы, в безнадежности сбивавшиеся в кучки на станциях. Среди них, прирученные, как домашние собачки, были брошенные лошади, бродившие в поисках несуществующего сена, щипавшие деревянные частоколы заборов и падавшие в засыпанные снегом канавы, чтобы там и умереть.
К концу февраля вокруг господствовало ощущение безнадежности. Казалось, что конец был очень близок, и хотя я не мог добыть почти никакой информации об истинном состоянии дел, я понимал, что Торговая действительно сдана и что красные наступают на Тихорецк и с северо-востока, и с востока. У нас никогда не было покоя, и мы никогда не оставались на одном месте дольше одного-двух дней.
Куда бы мы ни пробовали поехать, поезд либо останавливался из-за отсутствия пара, либо упирался в поезд, оказывавшийся впереди, движение было очень медленным и часто замирало. Когда мы останавливались, разворачивалось то немногое, что у нас было, а потом вспыхивала тревога или поспешные сборы к отъезду, все бросалось на месте, и мы снова с грохотом отъезжали. Кажется, мы никогда не ели нормально, потому что, похоже, всегда во время еды поднимались тревоги, и нам едва удавалось сделать несколько спешных глотков, как поезд отправлялся.
Сидорин перенес свой штаб в Староминскую, а потом опять в Тимашевскую, чтобы не пользоваться восточным изгибом железнодорожной трассы для своих коммуникаций. Эта мера очистила железную дорогу для отвода Добровольческой армии и тех немногих остатков Кавказской армии, которые все еще вели бои.
Люди везде находились в движении, приходя с севера по 30 – 40 человек на одну платформу. Эти платформы уже были приспособлены для их собственного использования, так что для железной дороги они уже не имели никакой ценности. Многим из них было бы лучше просто остаться на месте, потому что красные, казалось, проявляли интерес не к людям в городах, а к тем, кто находился в поездах, отлично зная, что именно среди них они отыщут аристократов и торговцев вместе с бывшими офицерами империи, которых они так ненавидели.
Каждое утро они выходили из поездов с застывшими конечностями после ночи, проведенной в неотапливаемом купе, измученные, усталые и приходившие в ужас от мысли, что их поезд вдруг выйдет из строя.
Водокачки на всех станциях замерзли и не работали, и пассажирам постоянно приходилось выстраиваться в очереди, чтобы заполнить кипятильники снегом. Когда паровоз останавливался из-за отсутствия воды, всегда была опасность, что он замерзнет намертво, отчего полопаются трубы; и люди брались за работу, помогая наполнить снегом цистерну, изо всех сил стараясь опять развести пары до того, как вода замерзнет или прекратится горение в топке, понимая, насколько сейчас их жизнь зависит от их усилий. Если их постигала неудача, они присоединялись к тем умирающим от голода людям, что брели на юг, неся на себе мешки из-под картофеля либо рюкзаки, сшитые из лошадиных попон, содержавшие все их пожитки. Некоторые даже были в модных меховых шубах и несли с собой трогающие душу коробки из-под шляпок или дамские сумочки либо толкали детские коляски.
Когда пассажиры бросали поезда, местные жители кидались грабить, стараясь унести все ценности, какие только могли найти. Приходили сообщения о милях разбитого подвижного состава, подожженного и все еще дымящегося.
47-я эскадрилья Королевских ВВС находилась в Кущевке, будучи направленной специально для поддержки фронта Сидорина своими бомбардировочными налетами, а также разведкой передвижений противника через лед у Таганрога.
– Мы, правда, собираемся в любой момент вернуться на базу, – говорили летчики. – Пришел приказ из Константинополя, чтобы всех британских офицеров отозвать с фронта.
Как я ни старался, но не смог больше выжать из Сидорина никакой информации, а кратковременная поездка в станицу неподалеку от станции лишь укрепила мою уверенность в том, что ситуация катастрофическая. Я попробовал разговорить группы кубанских крестьян и солдат, которые бродили поблизости, но они мрачно посматривали, имели жульнический вид и представлялись мне совершенно не заслуживающими доверия и готовыми в любой момент поднять мятеж. Они угрюмо смотрели на своих офицеров и отказывались подчиняться приказам, собирались группами, несмотря на приказ, и обращались со своим оружием так, что можно было предположить, что они не колеблясь применят это оружие. Вокруг ходили дичайшие слухи: что Деникин передал командование Врангелю и покинул российскую территорию; что будет предпринята попытка оказать сопротивление в Крыму; что британцы везут отборные войска, чтобы обеспечить соответствующее проведение эвакуации; что кампания Колчака в Сибири провалилась, а высшие офицеры ударились в политику, заговоры и контрзаговоры и что между русскими и британцами вспыхнули распри.
