Людмила Третьякова - Красавицы не умирают
С воцарением Павла I родители Екатерины Федоровны, к которым благоволила почившая императрица, подверглись опале и уехали во Францию. Вскоре за ними в Париж приехала княгиня Долгорукая. Она быстро вошла здесь в моду. Всех поражала ее оригинальная внешность, необычные, экстравагантные туалеты и бриллианты, которыми она любила осыпать себя с головы до ног.
Знаменитая французская художница Виже-Лебрен, писавшая, кажется, всех прекрасных соотечественниц и не менее прекрасных россиянок, и та, словно не доверяя своей кисти, дополняет портрет Долгорукой восторженными словами: «Красота ее меня поразила: черты ее лица были строго классические, с примесью чего-то еврейского, особенно в профиле; длинные темно-каштановые волосы падали на ее плечи, талия ее была удивительная, и во всей ее особе было столько же благородства, сколько и грации».
Художница и ее модель подружились. Виже-Лебрен увидела в ней не только представительницу высшей российской знати, но и человека содержательного и глубокого. Недаром она изобразила Екатерину Федоровну с раскрытой книгой.
Появление Екатерины Федоровны при наполеоновском дворе произвело необычайный эффект.
С царственной осанкой княгиня в драгоценностях умопомрачительной стоимости буквально затмила новоявленных аристократок во дворце в Сен-Клу. К тому же она не скрывала презрительного отношения к этому обществу и своими колкими замечаниями в конце концов вызвала неудовольствие Наполеона. Против Долгорукой в печати была развернута кампания. Ей пришлось покинуть Париж. После путешествия по Италии Екатерина Федоровна вернулась в Россию.
С момента знакомства с Багратионом прошло много лет. Они подолгу не виделись, но продолжали писать друг другу. Генерал при каждом удобном случае посылал своей «умнице», «грамотнице» подарки. Когда у Екатерины Федоровны подрос старший сын Василий, она, желая отдать его в надежные руки, обратилась к Багратиону.
Человек щепетильный и принципиальный в вопросах службы, Багратион, идя навстречу просьбе, предупреждал свою «умницу», чтоб ни на какие послабления ее сыну она не рассчитывала: «Дружба и родство у меня прочь. А долг и присяга святы и нерушимы». Однако молодой человек служил отменно, чем, к великой гордости матери, заслужил одобрение Петра Ивановича, представившего его к награде.
Лишь однажды на отношения Багратиона и Екатерины Федоровны легла тень. В 1810 году Петр Иванович был отстранен от командования Молдавской армией и, по существу, попал в опалу. Многие, прежде заискивавшие перед генералом, искавшие его покровительства, отвернулись от него. То, что Долгорукая не проявила в этот трудный момент дружеского участия, не уверила лишний раз в неизменности своих чувств, очень обидело Багратиона. С присущей ему прямотой он сказал ей об этом. Их давняя дружба давала ему право надеяться на бОльшую чуткость с ее стороны. Но отходчивый, не умевший держать досады на сердце Багратион скоро все забыл и простил. Пускался даже на хитрости, чтобы заставить Екатерину Федоровну лишний раз написать ему. Вероятно, ее острый и насмешливый ум, умение судить о всем здраво, беспристрастно давали часто и надолго отлучавшемуся генералу четкую картину того, что происходило в столицах, держали его в курсе событий. Он полностью полагался на правильность ее оценок. Для него Екатерина Федоровна не только прекрасная, но и, что не менее важно, умная женщина.
Именно в письме Долгорукой Багратион высказывает свой взгляд на прекрасный пол вообще: «Правда, я до вертушек никак не охотник. Я люблю умных...» Знаменательное признание! Во всяком случае, оно объясняет не только длительную привязанность Багратиона к Екатерине Федоровне, но и к своей жене, которую многие считали пустой кокеткой.
В одном из писем Екатерина Федоровна, видимо в ответ на оказанную ей услугу, пишет Петру Ивановичу, что признает себя у него «в подданстве». На что получает справедливый упрек в женской хитрости: «Вы тогда отдали себя в подданство, когда не достать, не видеть вас не мог». И полушутя-полусерьезно, в ожидании возможной встречи с ней, продолжает: «Моя милая красавица, чем ты меня наградишь? Шутки на сторону!.. Я ведь не отвяжусь. А надо уже, чтоб были мы душа в душу. Я тут не нахожу никакого порока. И, кажется, я не дурак — вкус имею. Прошу поспешно отвечать, но не по-дипломатически, а дружески. Не прикидывать, что там я старуха, тому и другому подобное, а правду написать...»
Но, видимо, напрасно, подтрунивая над юношески пылкими излияниями друга давно отшумевшей молодости, Екатерина Федоровна напоминает о своем возрасте. Тщетно! Его привязанность к ней неизменна, и возраст здесь ни при чем. Багратион сетует, что она выдерживает между ними дистанцию, и, стремясь сократить ее, то и дело заменяет в письмах «пустое «вы» сердечным «ты»...
...Долгую жизнь прожила Екатерина Федоровна, окруженная всеобщим уважением. Овдовела она в 1812 году. Детям дала прекрасное воспитание. На склоне лет получила орден Св. Екатерины Большого Креста — высшую для женщин России того времени награду.
Умерла Екатерина Федоровна в 1849 году, в возрасте восьмидесяти лет, окруженная всеобщим почетом и уважением. Похоронена она рядом с мужем Василием Васильевичем в селе Полуэктове под Рузой.
* * *
В мае 1788 года Екатерина II сообщала Потемкину: «Любезный друг, князь Григорий Александрович. Вчерашний день великая княгиня родила дочь, которой дано мое имя, следовательно, она — Екатерина».
Римляне говорили: «Nomen est omen» (имя — это предзнаменование).
Сиятельная бабка встретила появление на свет очередной внучки без особой сентиментальности. Особ женского пола, рождавшихся возле трона, она считала существами бесполезными, обреченными на тусклую и бесцветную жизнь.
Впрочем, императрица, против обыкновения, принимала самое деятельное участие в крестинах. К купели же новорожденную поднесла Екатерина Романовна Дашкова. Трудно в хлопотах двух великих женщин возле новорожденной тезки не увидеть особого знака судьбы, сигналившего из бездны мирозданья: для этой крошки природа вывернет наизнанку все карманы с щедрыми дарами, ничто тусклое и бесцветное не коснется ее. И лишь прихотливая, недоступная человеческому разуму игра судьбы — или игра случайностей? — не позволит этой Екатерине сделать девятнадцатый век продолжением века восемнадцатого, века женщин на русском престоле.
Стоило Багратиону умереть, как его вещи были тщательно досмотрены. Делалось это по прямому указанию Александра I. Более всего императора интересовала переписка генерала с его сестрой. Писем не нашли, но из портфеля Багратиона вынули три миниатюрных портрета: императрицы Марии Федоровны, жены Екатерины Павловны Скавронской-Багратион. И наконец, еще одной Екатерины Павловны, но Романовой, — младшей царской дочери, сестры Александра I.
