Вадим Бурлак - Русский Париж
Она хотела «того, чего нет на свете»… умом, разумом, рассудком стремилась к тому, чего умом, рассудком, разумом достичь нельзя».
Зинаида Гиппиус и Дмитрий Мережковский познакомились в 1888 году. Ей было 19, ему — 23 года. А через несколько месяцев они поженились.
В книге «Дмитрий Мережковский» Зинаида Николаевна писала: «Мы с Д. С. так же разнились по натуре, как различны были наши биографии до начала нашей совместной жизни. Ничего не было более различного, и внешне, и внутренне, как детство и первая юность его — и мои… разница наших натур была не такого рода, при каком они друг друга уничтожают, а, напротив, могут и находят между собою известную гармонию. Мы оба это знали, но не любили разбираться во взаимной психологии».
Их семейный путь длился 52 года. Они пережили несколько войн и революций, голод и унижения, забвение на родине, собственные тяжелые ошибки, зависть коллег. Творчество помогало им преодолеть все это.
Большинство произведений Гиппиус и Мережковского были написаны в Париже. Не удивительно, ведь здесь прошла основная часть их творческой и совместной жизни.
Незадолго до начала Второй мировой войны Зинаида Николаевна заявила журналисту, что она и Дмитрий Сергеевич благодарны Парижу за творческое вдохновение, за встречи, подаренные им, и даже за соблазн и трудности.
«В дыханье ветра, в солнечных лучах»Литературный критик Аким Волынский писал: «…Гиппиус была не только поэтессой по профессии. Она сама была поэтична насквозь… Культ красоты никогда не покидал ее ни в идеях, ни в жизни».
Волынский как-то заметил, что Зинаида Николаевна не любит перечитывать свои давние стихи. А литературный секретарь Гиппиус и Мережковского Владимир Злобин отмечал, что в конце пути Зинаида Николаевна частенько просматривала ранние работы, над которыми засиживалась подолгу, словно искала в своих строках тайный смысл.
Через несколько дней после смерти Мережковского Гиппиус отыскала раннее стихотворение, написанное от мужского лица:
Мой друг, меня сомненья не тревожат.
Я смерти близость чувствовал давно.
В могиле, там, куда меня положат,
Я знаю, сыро, душно и темно.
Но не в земле — я буду здесь, с тобою,
В дыханьи ветра, в солнечных лучах,
Я буду в море бледною волною
И облачною тенью в небесах.
Покоя жду… Душа моя устала…
Зовет к себе меня природа-мать…
И так легко, и тяжесть жизни спала…
О, милый друг, отрадно умирать!.
По свидетельству того же Злобина, Зинаида Николаевна хотела поместить это стихотворение в свою книгу «Дмитрий Мережковский». Работу над книгой о муже ей не удалось завершить.
В конце тридцатых годов, когда в их квартире не переводились гости, а рядом постоянно были друзья, почитатели, ученики, Зинаида Николаевна однажды сказала Дмитрию Сергеевичу:
— Вскоре нас ждет одиночество и забвение…
Отчасти она оказалась права. Ненависть приводит к страшным, непоправимым ошибкам…
Ненависть к советской власти затуманила мудрость и прозорливость Мережковского. Он встречался в Италии с фашистским диктатором Бенито Муссолини и посвятил ему свою книгу «Данте».
В 1940 году Дмитрий Сергеевич выступил в Париже по радио, восхваляя Гитлера, и даже сравнил его с Жанной д'Арк.
Русский писатель — и вдруг превозносит того, кто ненавидит русский народ!..
Многие эмигранты-соотечественники тут же отвернулись от Мережковского, а заодно — и от Гиппиус. Некоторые русские издания во Франции отказались публиковать их. Все меньше гостей посещали квартиру в доме 11-бис на Колонель Бонне.
На родине творения и Мережковского, и Гиппиус были запрещены. В Советском Союзе их начали издавать лишь в самом конце 80-х годов прошлого века.
«Своя живая тайна»Когда в июне 1940 года гитлеровские войска вошли в Париж, большинство знакомых Гиппиус и Мережковского покинули Францию.
В те дни Зинаида Николаевна записала в дневнике: «…Я едва живу от тяжести происходящего.
Париж, занятый немцами… О, какой кошмар! Покрытые черной копотью, выскочили из ада в неистовом количестве с грохотом, в таких же черных, закоптелых машинах…».
Это было пока лишь внешнее, первое восприятие оккупации. Потом наступило настоящее тяжелое осознание произошедшего. Отсутствие друзей, болезни, безденежье, голод. Они не могли купить себе лекарство и уголь для отопления жилья. Конечно, в Париже не такие холода, как в России, и все же Гиппиус и Мережковский большую часть года мерзли в неотапливаемой квартире.
При фашистском режиме в Париже их совсем перестали публиковать. Не помогло и восхваление Мережковским по радио Гитлера.
Сергей Дмитриевич умер в декабре 1941 года.
Зинаида Николаевна после этого записала в дневнике: «Жить мне нечем и не для чего…».
Она все чаще стала перечитывать свои стихи, написанные много лет назад:
У каждого, кто встретится случайно
Хотя бы раз — и сгинет навсегда,
Своя история, своя живая тайна,
Свои счастливые и скорбные года…
Зинаида Николаевна пережила мужа без малого на четыре года. Оба захоронены на русском кладбище Сен-Женевьев-де-Буа.
Так угасли одни из самых ярких звезд русской эмиграции в Париже.
Последняя аллея
Зарос крапивой и бурьяном
Мой отчий дом. Живи мечтой,
Надеждами, самообманом!
А дни проходят чередой,
Ведут свой крут однообразный,
Не отступая ни на миг
От пожелтевших, пыльных книг
Да от вестей о безобразной,
Несчастной, подлой жизни там,
Где по родным, святым местам,
По ниве тучной и обильной
И по моим былым следам
Чертополох растет могильный…
Некоторые исследователи творчества Ивана Алексеевича Бунина считают, что еще за два-три года до событий 1917 года он предчувствовал наступление «Окаянных дней». В подтверждение этому приводятся дневниковые записи Бунина во время путешествия по Подмосковью да и по самой Первопрестольной: Зачатьевский и Чудов монастыри, Троице-Сергиева лавра, Марфо-Мариинская обитель, церкви и храмы Москвы…
Действительно, при чтении этих записей появляется ощущение — будто поэт прощался с прошлым, с родиной, пытается в последний раз увидеть русские святыни, сохранить их в памяти…
