Вадим Бурлак - Русский Париж
И в прошлом, и в наше время стукачам самое главное — обвинить в стукачестве других…
«Радуга чувств»В Париже Плевицкая выступала не только перед соотечественниками, как пытаются это представить некоторые исследователи. Французская публика тоже с интересом слушала русскую певицу, несмотря на языковой барьер. Даже старинные русские песни, которые давно никто не исполнял, были востребованы в Париже в 20–30-х годах.
А у нас на улице, а у нас на улице,
А у нас на мураве, а у нас на зеленой,
Там много хороших, там много пригожих.
Что хороший молодчик, молодец Иванушка,
Он хорошо ходит, да манерно ступает,
Сапог не ломает, чулок не марает,
На коня садится, под ним конь бодрится,
Он плеткою машет, а ворон конь пляшет…
Песни Плевицкой нашли одобрение у парижских шансонье. Видимо, нашлось какое-то созвучие, что-то общее — в народных песнях России и Франции.
В январе 1925 года на ее концерте побывал Александр Иванович Куприн.
«Чудилось, что какие-то магнетические лучи протянулись и вибрировали в такт от певицы к публике и от каждого зрителя к певице и что только на этой невидимой и невесомой основе Плевицкая ткала прелестные, такие родные, такие нестерпимо близкие узоры русской курской песни. И я видел, как глубоко, до дна сердца, были потрясены в этот вечер многие молчаливые, суровые слушатели…
Плевицкая берет русскую песню целиком, она не трогает, не изменяет в ней ни одной ноты, она только поет ее и раскрывает ее внутреннюю красоту. И вот — радуга чувств и настроений: кокетство, любовь, лукавство, тоска, вихорное веселье, томный взор, тонкая улыбка… Все поочередно трогает струны вашего сердца. И это все из простой, немудреной русской песенки!
Единственно, кого рядом можно поставить с Н. В. Плевицкой, — это Шаляпин. Оба самородки, и на обоих милость Божия…» — писал Александр Куприн.
На концерте Надежды Васильевны в январе 1925 года, как и в былые времена, звучали голоса почитателей: «Спасибо, милая певунья!..».
Несмотря на преградыВ Париже помимо концертных выступлений Надежда Васильевна снималась в кино и записывалась на граммофонные пластинки. А еще она завершила работу над биографическими книгами «Дежкин карагод» и «Мой путь с песней».
«Русская песня — простор русских небес, тоска степей, удаль ветра.
Русская песня не знает рабства. Заставьте русскую душу излагать свои чувства по четвертям, когда ей удержу нет. И нет такого музыканта, который мог бы записать музыку русской души; нотной бумаги, нотных знаков не хватит. Несметные сокровища там таятся — только ключ знать, чтобы отворить сокровищницу. «Ключ от песни недалешенько зарыт, в сердце русское пусть каждый постучит…» — писала в своей книге Надежда Плевицкая.
Высоко оценил ее литературную работу Александр Иванович Куприн: «Это — прелестное в своей безыскусственности сказание о детстве в деревне, во времена недавния, незабвенныя и — ахи! — невозвратные: о полях, о лесах, о дальних дорогах, о суровом мужицком труде, об играх и праздниках, о монастырях, о древнем, неторопливом скрижальном укладе быта…
Некоторые страницы годятся прямо в хрестоматию».
Однако не унимались и злопыхатели. Певицу обвиняли, что в годы Гражданской войны она выступала то в воинских частях красных, то — у белых, водила дружбу и с комиссарами, и с деникинскими, и с врангелевскими генералами и офицерами.
Распускались слухи о несметных богатствах, которые Плевицкая якобы вывезла из голодной, разоренной России, о драгоценностях, припрятанных в тайнике ее скромного дома под Парижем. Но певицу сплетни и нелепые слухи не смущали. И, несмотря на преграды, она продолжала свой «путь с песней».
ОбвинениеВ начале 1930 года советская разведка провела блестящую операцию. Прямо в центре Парижа был похищен знаменитый генерал Кутепов. В эмиграции, после смерти барона Врангеля, он возглавил Русский общевоинский союз. Супруг Плевицкой Скоблин был другом и помощником Кутепова.
Дерзкое похищение вызвало негодование среди белой эмиграции. Обращение в спецслужбы и правоохранительные органы Франции с требованием найти и наказать виновных не дали особых результатов. Власти страны не пожелали ссориться с Советским Союзом из-за белогвардейского военачальника.
После исчезновения Кутепова Русский общевоинский союз возглавил генерал Миллер. Спустя семь лет советская разведка расправилась и с ним. Миллер так же был похищен в Париже. В операции принимал участие Николай Скоблин, завербованный агентами Москвы.
На этот раз власти Франции не остались безучастными. Влиятельные люди и парижская пресса были возмущены столь наглой акцией большевистской разведки.
«Иностранные шпионы орудуют в Париже как у себя дома!..».
Николаю Скоблину удалось вовремя сбежать. Арестовали только Надежду Плевицкую. Ей предъявили обвинение в сотрудничестве с советской спецслужбой и в похищении генерала Миллера. Русская эмиграция была потрясена. Свидетель тех событий Борис Александровский писал: «…Арестована Плевицкая, заставлявшая плакать и рыдать зарубежных россиян своим исполнением песен «Ухарь купец» или «Замело тебя снегом, Россия»! Та самая Плевицкая, которая… была неизменной частницей чуть ли ни всех банкетов и праздников, справлявшихся под сводами Галлиополийского собрания…».
Не подействовали ни заверения певицы о непричастности к деятельности советской разведки, ни протесты ее поклонников.
РасправаБолее года тянулось следствие, а затем начался суд. Французская и белоэмигрантская пресса подробно описывала этот процесс и обвиняемую.
Автор книги о Плевицкой Израиль Нестьев отмечал: «На суде выступали в качестве свидетелей десятки белогвардейских деятелей (более 50 человек) — от генерала А. К. Деникина до реакционных антисоветских журналистов Г. Алексинского и В. Бурцева. Многие из них усердно стремились опорочить артистку, изобличить ее как якобы платного «советского агента»…
Плевицкая решительно отвергала безосновательные обвинения. Она то нервно реагировала на вопросы судьи, то вдруг по-бабьи всхлипывала и причитала, обращаясь к Богу. «Всем честным французам, суду французскому я могу смотреть в глаза с чистой совестью, — говорила она на допросе. — Господь Бог мой главный свидетель, и он видит, как я невиновна…».
В среде русской эмиграции произошел раскол: одни верили Плевицкой, другие обвиняли ее. Выходящая в Париже «Иллюстрированная Россия» в марте 1938 года писала о Надежде Васильевне: «…сквозь облик «белогвардейской» певицы проглядывает, с почти полной очевидностью, настоящий лик этой страшной женщины: убежденной, ненавидящей всех нас, большевички».
