Александр Русов - Суд над судом: Повесть о Богдане Кнунянце
— Да вот этот кавалер не согласен, — сказал я.
— Какой? Вот этот? Вы кто такой, товарищ? Я вас не знаю. Вы пришли случайно. Товарищи, его кто-нибудь знает?
Молчание.
— Товарищи, его нужно убрать подальше.
И субъекта убрали.
Я спустился вниз. Под воротами стояла непроглядная тьма. У самых ворот в полушубке сторожа дежурил пролетарий с револьвером.
Другой зажег спичку, третий вставил ключ в скважину. Щелкнул замок, калитка открылась, и я вышел. На улице стояло человека три. На противоположной стороне шагали какие-то люди. На обоих углах Эртелева переулка с улицы Жуковского и Бассейной тоже ходили тени. Типография и Эртелев переулок охранялись. Пролетарии могли спокойно работать.
Ночь прошла спокойно. Управляющий типографией г. Богданов, которому предложили отпустить его под честное слово, отказался уйти, говоря, что он отвечает за целость вверенного ему имущества и не покинет здания. Пролетарии его оставили. К сторожу и десятнику был приставлен караул, вооруженный револьверам! Арестованным запретили сообщаться и следили за каждым их движением. Набор шел очень медленно, да и рукописи поступали чрезвычайно медленно. Ждали текущего материала, который еще не поступил в типографию. Когда г. Богданов давал советы торопиться с работой, ему отвечали:
— Успеем, нам спешить некуда.
Уже к утру, к пяти часам, появился метранпаж и корректор — по-видимому, народ очень опытный. Несколько позже приехали два автора и одна авторша — еврейка. Они писали статьи настолько медленно, что метранпаж потерял терпение и, вырвав недописанный листок, крикнул:
— Ну вас к черту с вашей передовой статьей, выйдем без нее.
Бумага была заперта в сарае. Пролетарии решили взломать замок. Господин Богданов запротестовал и потребовал, чтобы послали за артельщиком. Посланы были два товарища. Они привели артельщика, и тот выдал бумагу.
Среди ночи приезжал какой-то незнакомый с револьвером.
— Во какой, — рассказывал потом сторож. Приехал еще какой-то субъект и при входе крикнул:
— Вот и я, главный предводитель хулиганов!
Наборная работа окончилась около шести часов утра.
Начали выколачивать матрицы и отливать стереотип. Газа, которым согревались печи для стереотипа, не оказалось. Послали куда-то двух рабочих, и газ появился, Все лавки были заперты, но в течение ночи провизия добывалась беспрерывно. Для пролетариев лавки открывались. В семь часов утра приступили к печатанию официальной пролетарской газеты. Печатание длилось до одиннадцати часов утра. К этому времени типографию очистили, унеся с собой экземпляры газеты. Увозили ее на извозчиках, которых собрали в достаточном количестве из разных концов. Впрочем, ночью, около четырех часов, на Бассейной стояло… два автомобиля (!). Утром в типографию попал В. В. Васмунд, заведующий домами А. С. Суворина. Его арестовали и продержали до окончания работ.
Полиция обо всем узнала на другой день и сделала „большие глаза“…»
Если выбросить из рассказа романтические «автомобили», таинственные «тени» с браунингами, свирепых оборванных субъектов, рисовавшихся напуганному воображению верного стража суворинских интересов, то в общем он верно передает те условия, при которых обыкновенно печатались «Известия».
Номера газеты выходили в большом количестве и расходились, конечно, главным образом, среди рабочих. Несмотря на неоднократные просьбы различных буржуазных организаций выдавать им «Известия» в большом количестве за плату, последние доставались им в очень ограниченном числе. Точных цифр, в каких печатались «Известия», не помню: кажется, от сорока до шестидесяти тысяч. Раздавались они рабочим даром.
Поведение правительства по отношению к Совету было несколько странное. Вначале оно, видно, не усмотрело ничего особенно опасного в новом учреждении, ставшем во главе стачки. Оно не предполагало, что Совет мог сделаться такой крупной общественной силой, с которой не на шутку придется считаться. Положим, и трудно было помешать первым заседаниям Совета. Высшие учебные заведения еще не открылись, митинги каждый день происходили беспрепятственно, и Совет заседал под их прикрытием. Позже, когда Совет окреп, когда правительство под давлением стачки должно было пойти на уступки и серьезно считаться с общественным настроением, Совет сделался совершенно «легальной» организацией, и полиция даже как будто бы взяла его под свое особое покровительство.
После закрытия высших учебных заведений и до 17 октября полиция только раз потребовала закрытия заседания, но оно было в тот же день перенесено в здание Рождественских курсов (оставшихся почему-то открытыми), где беспрепятственно и состоялось. Что полиция знала об этом, не может быть сомнения, но она не сочла необходимым снова вмешаться. По всей вероятности, главной причиной такого поведения властей было опасение вызвать репрессиями против Совета крупные волнения среди рабочих.
Когда по предписанию судебной палаты полиция явилась в здание Союза рабочих печатного дела отобрать последние номера «Известий Совета Рабочих Депутатов», она все время оправдывалась перед председателем Совета, что сама в этом не виновата. Тут же во время обыска бывшие в наличности номера были спокойно увезены присутствующими товарищами, и никто из явившихся конфисковать не возражал. Совет считался еще настолько сильным, что с ним церемонились. Угрозы председателя, что приставу и прокурору будет объявлен бойкот, не на шутку перепугали их.
В то время как либеральная буржуазия без конца писала петиции, адреса, отправляла депутации с ходатайствами, в Совете каждое предложение, даже вызванное необходимостью отправлять депутатов к Витте с тем или иным требованием, вызывало горячие дебаты и протесты. К концу своей деятельности Совет совсем перестал их отправлять.
Кто бы ни стоял во главе правления, Трепов или Витте, Совет не мог изменить своего отношения к представителям господствующего режима. Сейчас же после 17 октября боевым лозунгом буржуазии стало требование отставки Трепова. В заседаниях Совета депутаты смеялись над такой политической наивностью, связывающей режим с тем или иным страшным именем. С диктатурой Витте, заменившей диктатуру Трепова, старый режим еще не перестал существовать.
Какие чувства питал Совет к Витте, особенно рельефно выразилось в ответе его на знаменитую телеграмму последнего. Узнав, что рабочие снова собираются бастовать, мнящий себя очень популярным в народе премьер обратился к «братцам рабочим» с воззванием:
«Братцы рабочие! Станьте на работу, бросьте смуту, пожалейте ваших жен и детей. Не слушайте дурных советов. Государь приказал нам обратить особое внимание на рабочий вопрос. Для этого Его Императорское Величество образовал министерство торговли и промышленности, которое должно установить справедливые отношения между рабочими и предпринимателями. Дайте время — все возможное будет для вас сделано. Послушайте совета человека, к вам расположенного и желающего вам добра. Граф Витте».
