Робин Брюс Локкарт - Сидней Рейли: шпион-легенда XX века
Свидание было назначено в Выборге, так как этот город ближе к советской границе. Наш человек не мог рисковать. Его появление в Гельсингфорсе вызвало бы подозрения, так как здешние большевистские агенты непременно опознали бы его и донесли в Москву. А вблизи Выборга живет русский беженец, принадлежащий к нашей организации, и в его доме было очень удобно устроить встречу.
Итак, мы все – Григорий, я, Бунаков и ваш муж – поехали в Выборг и встретились там с представителями организации. Ваш муж подробно спрашивал их и, кажется, убедился в справедливости моих слов, что организация велика и сильна. Особое впечатление на него произвел старший из приехавших – крупный большевик, занимающий высокий пост. Он сказал вашему мужу, что ему следовало бы познакомиться и с другими руководителями организации и с этими словами вынул из кармана паспорт, заготовленный на имя Николая Николаевича Штейнберга. С этим паспортом капитан Рейли мог безопасно съездить в Москву и лично убедиться в силе и возможностях нашей организации. А организация такова, что опасаться перехода через границу не имело смысла: всюду у нас были свои люди, и «Трест» благополучно доставит его в Москву и обратно в Выборг. Капитан Рейли молчал, все время слушая и внимательно изучая новых знакомых.
По-видимому, они произвели на него благоприятное впечатление, потому что он решил съездить в Москву. Он взял у моего мужа Григория верхнюю одежду, но оставил на себе белье с личными метками, часы с инициалами и вашу фотографию. Я упоминаю про это потому, что большевики, арестовав его, могли без труда и установить его личность.
На следующий день мы отправились на границу, уговорившись предварительно с финскими пограничниками, что они позволят нам перейти через реку. Григорий провожал нас до поезда, а я доехала до самой границы.
Вы знаете, что граница между Финляндией и Советской Россией идет по небольшой речке. На обоих берегах на известном расстоянии друг от друга стоят пограничные посты: финские с одной стороны, советские с другой. Местность эта почти не заселена. Можно идти долго, не встречая жилья. Нужно было улучить минуту и перебраться через речку так, чтобы красные патрули не заметили, а затем пешком дойти до ближайшей железнодорожной станции. В деревне по ту сторону на всякий случай было приготовлено временное убежище в крестьянской избе.
Представители из России, Рейли, Григорий и я приехали, как условились, на пограничный пост Финляндии. Там нас встретили три пограничника. Произведя разведку и убедившись, что путь свободен, они снабдили нас провизией и вывели на реку.
Ночь была ясная и тихая, отличная для перехода. Мы подождали, пока луна зашла, и гуськом спустилась к реке. Красных патрулей нигде не было видно. Один из финнов – проводник – вошел в реку и направился вброд к другому берегу. Ваш муж пошел за ним, а за вашим мужем остальные.
Два финна и я остались на этом берегу. Мы ясно видели, как темные тени двигались поперек реки, затем исчезли во мгле и через несколько минут снова обрисовались черными силуэтами на фоне ночного неба, когда поднялись на высокий берег. Прошло десять минут. Все было тихо. Переход удался, и я с финнами спокойно вернулась на пограничный пост.
Григорий вернулся на следующий день и сообщил, что все благополучно.
Ваш муж благополучно добрался до Петрограда и Москвы, откуда прислал почтовые открытки вам и Е. В день, назначенный для возвращения, я была в Выборге и ждала его. Но он не приехал…
Тут Мария Шульц показала мне вырезку из «Известий» и перевела заметку.
«В ночь на 29 сентября четыре контрабандиста пытались перейти финскую границу, но были застигнуты пограничной стражей. Во время перестрелки двое убиты, третий – финский стрелок – арестован, а четвертый тяжело ранен. По дороге в Петроград раненый скончался».
– Это было первой вестью о катастрофе, – продолжала Мария Шульц. – Я тотчас же послала Григория на границу, чтобы проверить сведения. Расспросы крестьян как будто подтвердили советское сообщение. Крестьяне слышали стрельбу на границе в ночь, когда ваш муж должен был вернуться из России в Выборг.
– Вы думаете, они его убили? – спросила я.
– Разве можно сомневаться? – ответила она печально. – Судя по всему, именно он умер по дороге в Петроград. Вы этому не верите? Почему вы думаете, что он еще жив?
– Если бы он попался к ним в руки и умер, они, наверное, осмотрели бы тело. Они увидели бы тогда, что на белье его находятся метки «СР.», а на часах и на моей фотографии – английские надписи. Паспорт же выписан на имя Штейнберга. Вы знаете, что у большевиков есть несколько отличных фотографий моего мужа. Кроме того, очень многие знают его в лицо. Неужели вы думаете, что они не опознали его? А если они опознали его, неужели они ограничились бы этим кратким сообщением в печати? Они на весь мир раструбили бы, что Сидней Рейли попал наконец в мышеловку. Расстрелять его они могли совершенно спокойно и открыто, так как всем известно, что Сидней дважды заочно приговорен ими к смертной казни. Почему же такое молчание? Я все-таки убеждена, что, если бы он был ранен или убит, большевики об этом не молчали бы. Значит, он жив.
Мария Шульц согласилась со мной и призналась, что подобные мысли не приходили ей в голову.
Мы решили работать совместно, чтобы возможно скорее выяснить правду. Но с чего начать? К чему приступить? Мучаясь от бессонницы и размышляя всю ночь, я вдруг вспомнила про Орлова, берлинского знакомого Сиднея. Сидней не доверял ему, и многие считали, что он работает на две стороны. Но может быть, мне удастся получить от него какие-нибудь сведения, не выдавая Сиднея.
Я написала Орлову от имени мужа. В письме я сообщала, что близкий друг Сиднея Штейнберг попал в трудное положение в России и что я была бы крайне благодарна, если бы тот навел справки о его судьбе.
Орлов ответил телеграммой, в соответствии с которой мне надлежало явиться по такому-то адресу, где меня встретит его друг, которому он уже передал по телеграфу мою просьбу. Человек этот жил на глухой улице на первом этаже дома и звали его Николаем Карловичем.
Вместе с Шульцами я отправилась по указанному адресу. Мы условились, что, если я не вернусь через полчаса, Шульцы явятся за мной. Мое сердце буквально колотилось, когда я потянула ручку звонка у входа.
Дверь отворил маленький толстый господин. Я спросила, могу ли я видеть Николая Карловича. Господин улыбнулся и молча впустил меня в квартиру. Сев по его приглашению в кресло, я изложила свое дело. Он выслушал, попросил меня подождать и вызвал кого-то по телефону. Понять, что он говорил, я не могла, так как разговор шел по-фински. Сказав кому-то несколько слов, толстый господин протянул мне трубку и объявил, что Николай Карлович желает лично говорить со мной.
