Владимир Виноградов - Наш Ближний Восток. Записки советского посла в Египте и Иране
Банисадр произнес ясно неподготовленную речь, главной темой которой были призыв к поддержке национально-освободительных движений и борьбе со «сверхдержавами». Вразумлял он дипломатов на персидском языке, а посему большинство ничего не поняло. Потом пошел по длинной линии послов здороваться, а в конце вернулся к моему месту, забегали фотографы, защелкали затворы аппаратов – сфотографировались. Дипкорпус, повидавший на своем веку многих деятелей, явно не принимал всерьез Банисадра в качестве президента. Никому не хотелось подходить к нему и побеседовать, как это обычно водится при встречах дипломатов с государственными деятелями. Банисадр стоял практически в одиночестве у стола со сладостями, а затем и ушел. Послы бурно поспешили вослед домой.
Когда в следующем, 1981 году Банисадр, выступая на митинге по случаю второй годовщины революции, понес уже совсем неприкрытую антисоветчину, слушавшие его едва не смели трибуну – не столько из-за чувства протеста, сколько потому, что надоели всем этим антисоветские речи с нелепыми выдумками. Качались микрофоны перед носом Банисадра, он ловил их рукой, но речь продолжал, как будто ничего не происходит, упрямо. В тот день опять была организована встреча дипкорпуса с президентом. На этот раз мы сидели в зале в креслах. Вошел Банисадр, не зная, что делать, пошел по рядам здороваться. Потом сел за столик впереди кресел и произнес речь. На сей раз содержание было другое: помогайте нам в войне с Ираком, а потом мы посмотрим, кто как себя вел во время этой войны, и сделаем соответствующие выводы. Закончил. Шеф протокола спросил, какие вопросы будут к президенту. В зале царило молчание. Протокольщик в недоумении еще раз попросил задавать вопросы. Никто не хотел этого делать. Наступила небольшая пауза. «Что мне делать?» – спросил Банисадр у шефа протокола. Тот ответил: «Вы можете покинуть зал». Президент встал и ушел. Со вздохом облегчения послы поспешили домой.
Я подошел к его ближайшим помощникам, Санджаби (сын известного деятели «Национального фронта» Керима Санджаби) и Форхангу, спросил: почему вы начиняете президента антисоветскими анекдотами и глупыми историями? Оба стали клясться, что они это не делают, – Банисадр сам любит читать антисоветские писания французских ренегатов….
Об уровне развития Банисадра говорил и такой факт: выступая на спешно собранном, хотя и с большим опозданием, собрании по случаю 2000-й годовщины со дня рождения Авиценны, Банисадр с серьезным видом утверждал перед аудиторией, что Авиценна знаменит только потому, что был ярым проповедником ислама!..
Встречи с Банисадром
По долгу службы мне приходилось, конечно, не раз встречаться и беседовать с Банисадром. О первой встрече, когда он еще был «никто» на иранской политической сцене, уже упоминалось.
Должен сказать, что принимал он советского посла после запроса о встрече весьма быстро и оперативно. И в этом, и в манере держаться во время разговора Банисадр разительно отличался от того президента, который на митингах поносил Советский Союз. Более того, в беседах у него чувствовалась какая-то заинтересованность, любопытство поговорить с собеседником явно из другого, непривычного ему мира.
Он пытался держать себя, так сказать, в официальных рамках, не позволял себе ни выпадов в адрес нашей страны, ни неуместных выражений, был скорее деловит, но не безразлично деловит, а выступал как лицо, заинтересованное в хороших отношениях с Советским Союзом.
В июне 1980 года поехал к президенту, который расположился в бывшем служебном помещении премьер-министра, пока не закончится реконструкция под резиденцию президента громадного здания бывшего офицерского клуба. Сидя в ожидании в комнате с какими-то еще посетителями, мы увидели, как дверь распахнулась и, шелестя своими халатами, вошел не кто иной, как Халхалиль – глава исламских трибуналов, первый, кто встретил нас при посещении Хомейни в Тегеране сразу после революции. Он ласково прижал нас к своему животу, выразив сожаление, что мы не знаем азербайджанский (?!) язык, стал говорить о своих родственниках в Советском Союзе, о намерении обязательно посетить их осенью. Затем он расшумелся на секретарей Банисадра, почему «сафир шурави» (советский посол) сидит в этой комнате, почему посла не угощают чаем и что-то еще тому подобное.
Забегали «чаеносы», нас пригласили в другую приемную, где секретари Банисадра – совсем «светсткие» люди, бывшие при шахе на дипломатической службе, – попросили извинения за задержку: президент записывается на телевидение – интервью, вернее, беседа о… диалектическом материализме. Он скоро кончает, пейте, пожалуйста, чай. Халхалиль, победоносно оглядев секретарей, кивнул нам головой и удалился животом вперед. Вскоре в двери, куда вышел гроза «либералов», появился один из их вождей – Форухар. Вернее говоря, сначала появились торчащие вперед усы, а затем уже сам Форухар. Секретари ему сказали, что президент «очень занят», да вот и «сафир шурави» ждет возможности поговорить с президентом. Усы, недовольно топорщась, удалились.
Поскольку время явно затягивалось, Тагави, один из секретарей Банисадра, выскочил из-за стола, пошел к президенту. Вернувшись, спросил нас, обедали ли мы. На часах было 12.30, мы ответили, что, конечно, нет, еще рано. Тогда Тагави спросил, по поручению Банисадра, не согласились бы мы пообедать вместе с президентом. Мы ответили, поблагодарив, что согласны, если, конечно, президент не опасается, что мы испортим ему аппетит своим разговором.
Затем мы прошли через служебный кабинет, где телевизионщики сматывали провода и убирали аппаратуру, прямо в столовую позади кабинета. Банисадр ждал нас там.
Обед был чисто по-ирански: рис, баклажаны в коричневом соусе, кислое молоко, чурек и холодная вода. Завязался разговор. Я рассказал ему, что недавно был в Москве, о добрых настроениях советских людей в отношении Ирана, о недоумении, почему в Иране развивается недружелюбие к соседу который ничего плохого Ирану не сделал, более того, симпатизирует иранской революции.
Банисадр поначалу попытался приписать всё событиям в Афганистане, забыв, что антисоветский курс уже был взят в Иране задолго до афганских событий в декабре 1979 года. Одни, дескать, опасаются переноса в Иран волнений в Афганистане, другие – наличия советских войск в Афганистане, которые-де могут угрожать Ирану; третьи утверждают, что в связи с «возрождением» ислама в Иране Советский Союз решил военной силой подавить исламское движение.
Пришлось рассказать Банисадру историю советско-афганских отношений.
С началом войны с Ираком Банисадр надел военную форму. Принимал он меня уже в помещении штаба верховного главнокомандования, в том самом кабинете, где находился последний его обитатель генерал Азхари. Крутом суетились уже военные адъютанты. Вскоре Банисадр уехал на юг, «на фронт», как он сказал, и заявил, что не вернется в Тегеран, пока враг не будет изгнан из пределов родины. Показывали его фотографии: на мотоцикле, за спиной здоровенного парня, на заднем колесе, уцепившись руками и плотно прижавшись (штанина на ноге вздернулась, обнажая голые ноги президента), «верховный главнокомандующий осматривает поле боя в двухстах метрах от противника» – так гласила надпись под фотографией. Иногда показывали по телевидению: что-то темное, неразборчивое, составленное из громоздящихся фигур солдат, снятых со спины; нагнувшись, они рассматривают что-то внизу. Голос диктора: президент на фронте беседует с бойцами. Президента не видно, он где-то внизу, в темноте, за крупными спинами солдат на переднем плане.
