Микаэл Таривердиев - Я просто живу
Утром у гостиницы «Жемчужина» мы садимся в машину, проезжаем Адлер, ныряем в туннель — Господи, сколько людей хорошо представляют себе эту дорогу! — и оказываемся на границе Абхазии. Еще два года назад вы бы ее не заметили. А сейчас здесь — контрольно-пропускной пункт, таможня, солдаты с автоматами. Микаэла Леоновича и Андрея узнают пограничники и с той и с другой стороны, мы пересекаем границу без сложностей. Но все это кажется невзаправдашним, ненастоящим, какой-то игрой в «черное-белое не называйте». Только Абхазия настоящая. Мы мчимся мимо холмов, покрытых какой-то невероятно буйной зеленью, а с другой стороны бьет в глаза зеркало моря. Мы летим со скоростью сто двадцать, проскакиваем поворот и несемся через Гагры. Сбавлять скорость не надо — на улицах никого нет, лишь редкие машины навстречу. В домах вдоль шоссе кое-где выбиты окна, на стенах следы пуль.
Еще какие-то полчаса, и мы уже в Гудаутах. Петляем по улочкам, машина останавливается напротив деревянного двухэтажного дома с вывеской «Курортный кооператив "Кавказ"». Здесь — резиденция Ардзинбы. Небольшой дом, с садом, туалетом и умывальником во дворе.
— Это соответствует боевым условиям, — отвечает Ардзинба на вопрос о том, почему он не сделал своей резиденцией госдачу в Пицунде.
Андрей работает лихо. Микаэлу Леоновичу безумно интересно посмотреть на человека, с которым связывают все происходящее в Абхазии. Но он просит Андрея, чтобы тот ни в коем случае не «засветил» его присутствие. Пустое, в Грузии это становится известным через два дня.
Кстати, когда начались события в Карабахе и корреспондент радио «Свобода» просил Микаэла Леоновича их прокомментировать, он ответил примерно так:
— Никакой клочок земли не стоит капли человеческой крови.
В Армении был скандал. Но Микаэл Леонович, как всегда, оказался прав.
— Вам сладкий, средний или без сахара? — слышим знакомую фразу сухумских кофеен от женщины, которая предложила нам выпить по чашке кофе в перерыве между съемками.
Уже по-летнему припекает солнце, в саду поют птицы, и кажется, что эта война привиделась в страшном сне. Женщина приносит кофе, подсаживается, рассказывает, как ее дважды водили на расстрел. Спас грузин. Два месяца соседи-грузины прятали ее в своем подвале.
На обратном пути мы сворачиваем в Пицунду. Проезжая эвкалиптовую аллею, Игорь, приятель Караулова, который пригласил нас ненадолго к себе, вдруг говорит:
— А ты знаешь, здесь Даур разбился.
— Какой Даур, это тот, у которого мать Цаква и сестра Аста? — уточняем мы, еще не веря в совпадение.
Да, друг Андрея и Игоря оказался и нашим сухумским знакомым. Мы спрашиваем и про других.
— Вы знаете Гурама Шубладзе? — спрашивает Микаэл Леонович о своем близком друге, друге детства.
— Того самого, известного врача? Да я же в одном классе училась с его невесткой! — отвечает жена Игоря.
— Так где он?
— Дом разграбили. Сын бежал с семьей, ведь он женат на абхазке.
— А здесь грузины живут?
— Да вот, соседний двор, можно сходить.
«Все люди знакомы друг с другом. Только они не всегда об этом знают», — думали мы, возвращаясь сквозь черную ночь в Сочи. В Гаграх остановились, шофер пошел отметить пропуск в комендатуре. А мы вышли из машины и вдохнули такой тягучий, плотный ароматный воздух. Неповторимый запах. В Сочи он будет уже совсем другим.
— Букет Абхазии, — говорю я.
— Букет Абхазии тысяча девятьсот девяносто третьего года, — отвечает Микаэл Леонович. Во всем и всегда он любит точность.
А в Сочи гуляла нарядная толпа. Сражались, интриговали, спорили об искусстве. Шел фестиваль.
— Сережа, это ничего не означает. Если вам не присудят премию, это ничего не означает, — говорит Микаэл Леонович Сергею Урсуляку, сидя на любимом месте в пляжном баре гостиницы «Жемчужина» с кружкой пива.
— Да я и не рассчитываю, — отвечает режиссер картины «Русский регтайм».
Микаэл Леонович сделал музыку к этому фильму, он ему очень нравится. Нравится ему и Сережа. Он начинает его опекать, как всех талантливых людей, которые ему попадаются. Ему интересны талантливые и молодые. И особенно те, что «считывают» его код и чей код понятен ему, как это происходит с Урсуляком. «Русский регтайм» в конкурсной программе фестиваля.
— Сережа, если вам присудят премию, это ничего не означает, — и пускает очередной клубок табачного дыма.
Урсуляк получил один из главных призов «Кинотавра» и еще много других призов на других международных кинофестивалях. Микаэл Леонович получил свою вторую «Нику» за «Русский регтайм». Для него это был, по-моему, сто восемнадцатый фильм. Для Урсуляка — первый.
— И все равно это ничего не означает, — говорит он Урсуляку.
Он появился так, как появлялись многие: свалился на голову. Со своим сценарием, который понравился, и Микаэл Леонович, к большому удивлению Сережи, без капризов и особых условий дает согласие работать на картине. Когда съемки были закончены, Сережа пригласил Микаэла Леоновича на студию посмотреть материал, еще грубо и начерно смонтированный. Фильм в этой версии шел около четырех часов.
После первых пятнадцати минут Микаэл Леонович стал ерзать на стуле. Через двадцать — доставать свои трубочные причиндалы, набивать трубку, закуривать. Перекидывать ногу на ногу в одну сторону, в другую. Опять ерзать на стуле. Когда материал закончился, Сережа выскочил в волнении за Микаэлом Леоновичем.
— Сережа, много — не мало, — говорит он и удаляется.
Но в результате картина сложилась и началась работа дома, в студии, где Микаэл Леонович последние десять лет пишет и записывает музыку к кино. Сначала идет поиск решения. Он, собственно, всегда начинается с момента чтения сценария. Поиск звучания, тембров, которые могли бы быть в данной конкретной истории. Потом поиск тем. Когда тема найдена и она ему нравится, он вдруг спрашивает:
— А что, если этот поток прекратится? Вот если я больше не смогу написать хорошо?
— Господи, написано столько музыки, в наших завалах всегда можно что-нибудь найти, о чем вы забыли, — отвечаю ему, и это почему-то его успокаивает.
Иногда тема удачная, но что-то его беспокоит, и он ходит, думает, думает, потом вдруг говорит:
— Нет, это не для этой картины. Надо найти что-то другое.
Или:
— Мне сегодня приснилась такая тема! Все, фильм есть!
Потом приходит режиссер, начинается показ, обсуждение вариантов сочетания музыки и изображения. Дым стоит коромыслом. Сколько у нас режиссеров перебывало!
Проще всего было с Мишей Каликом. У них всегда, несмотря на то, что с Мишей Микаэл Леонович не общался много лет, было какое-то моментальное понимание, считывание намерений. Миша всегда доверял ему абсолютно. А может быть, они просто в своих ощущениях кино идеально складывались друг с другом.
