Владимир Шморгун - Красный сокол
— Ничего себе, бревно. Самый заправдашний телеграфный столб. Как он смог его подцепить? — в свою очередь пришел в восторг полковник из штаба дивизии, разглядывая столб, наполовину вонзившийся в плоскость крыла. — Покажите мне этого героя.
— Его отправили вместе со стрелком в санбат, — ответил молодой штурман, взявший на себя роль экскурсовода по территории аэродрома.
Так и не познакомился Иван Евграфович с летчиком, которого опекал в бою. А очень хотелось ему взглянуть на парнишку, как ему доложили, совершившего нечто неосуществимое.
Второй раз он встретился с этим неординарным летчиком при еще более необычайных обстоятельствах.
Часть истребительной и штурмовой авиации командование повернуло на Восточную Пруссию, отрезанную фронтом по так называемому Познаньскому коридору. Гитлеровцы защищали колыбель военщины с ожесточением обреченных.
Во-первых, огромное количество войск и военной техники надо было вывезти морским путем куда-то на запад, хотя бы в северную Германию. Нельзя было допустить, чтобы все это добро: люди и техника, досталось русским. Пусть оно достанется кому угодно, хоть морскому чёрту, лишь бы не большевикам, рассуждали генералы в ставке Гитлера. К тому же эти войска и технику руководители рейха надеялись использовать для укрепления новой «непреодолимой» «голубой линии» по Одеру.
Во-вторых, честолюбивые правители «тясячелетнего рейха», понимая, что война проиграна, решили увековечить свои имена, не считаясь с потерями «пушечного мяса» и самих пушек. Ведь чем больше крови, тем значительнее герои. А Пруссия веками славилась своими воинственными амбициями. Немецкое командование без стыда и совести сыграло на патриотических чувствах своих солдат и офицеров, точно рассчитало, что одурманенные пропагандой люди будут защищать гнездо германской военщины с яростью смертников.
На этот раз истребители 269-й дивизии прикрывали «Илюшиных» в районе Принцлау. Серьезного наличия авиации противника в этой зоне не наблюдалось.
На подходе к городу Федоров снизился к штурмовикам до параллельного курса и с расстояния сорока метров показал ведущему большой палец, мол, отлично вышли на заданный рубеж, а сам поднялся выше, откуда четко просматривалась панорама линии фронта. Наблюдая сверху позиции воюющих сторон, подумал дерзко: «Эх! Если бы я был командующим фронтом, или хотя бы армией, — быстро снизил свой стратегический статус заместитель комдива, — я руководил бы наступлением не с высотки или какой-то вышки, а с высоты птичьего полета. Но нету чудес и мечтать о них нечего», — тут же оборвал себя летчик, взглянув под крыло.
Внизу по курсу над вражеским мостом выстроилась в круг группа немецких истребителей. «Не иначе, как приготовились встретить штурмовиков», — определил стратег наступления, автоматически бросив взгляд и назад. Ведомый Савельев строго следовал за ним в каких-то ста метрах от хвоста. «Сава!
Впереди засада. Атакуй сверху. Я захожу снизу», — передал по радио вмиг преобразившийся мечтатель искусства побеждать с высоты птичьего полета.
Уже по тому, как противник заранее стал выстраивать круговую оборону по заученной схеме, опытный летчик заключил, что перед ним школяры, в лучшем случае — наскоро обученные и выпущенные в бой юнцы. Так бросало в бой после года обучения девятнадцатилетних курсантов авиашкол в 1942 кризисном году советское командование. Тогда немецкие летчики, прошедшие боевую стажировку в Польше, во Франции, в Англии, в Алжире, просто тешились на советском фронте, издевались над неопытными пилотами Красной Армии. Теперь настал их черед пожинать плоды нехватки кадровых летчиков.
Разогнав самолет по наклонной, старый дуэлянт «змейкой» подлетел к образовавшемуся кругу, «горкой» ворвался в центр карусели и на вираже против движения замкнутой цепочки «Хейнкелей-51» скосил одним росчерком пушек трех стареньких «толстяков», давно уступивших первенство по техническим показателям тонким «мессерам». Видимо немцы за неимением лучших решили использовать для прикрытия своих войск законсервированные или учебные истребители авиаучилищ.
Несмотря на ощутимый удар, круг не разорвался. Страх нарушить оборонительную схему и юнкерская дисциплинированность помогли сохранить боевой порядок еще и потому, что в воздухе находились всего два советских истребителя, осмелившихся напасть на целую эскадрилью прусаков.
Осмотревшись и убедившись, что перед ним действительно желторотые птенцы Люфтваффе, обнаглевший пират голубого океана снова вскочил внутрь круга и на вираже полоснул из всех стволов по немцам, сконцентрировавших свое внимание на штурмовиках, перешедших к бомбометанию. Два «хейнкеля» рухнуло на землю, третий отвалил в сторону, волоча за собой шлейф дыма. Сверху, беспомощно барахтаясь в штопоре, упал новенький свежевыкрашенный «ХЕ-160», сваленный Савельевым.
Тщательно построенный круг прилежных учеников Люфтваффе дрогнул, заметался в беспорядке, потеряв, очевидно, своего главного строителя. Ожившие «эрликоны» зенитных установок на подступах к переправе тоже внесли свой вклад в ералаш вокруг моста, в результате чего еще два самолета с черной свастикой на хвосте рухнули вниз, и «Илюшины» прицельно сбросили свой смертоносный груз на голову прусакам.
Ведущий первого звена штурмовиков и на этот раз при развороте попал под огонь притаившихся зениток. Досталось ему и сверху от «хейнкеля». У стрелка загорелся парашют. Едкий дым просочился в кабину пилота. Снаряд, разорвавшийся под брюхом самолета, поранил ноги летчика, но Ил-2 удержался «на плаву» и даже пристроился к группе штурмовиков, повернувших домой. Свою подопечную колонну штурмовиков «Як» Федорова настиг у самой линии фронта. У последнего, явно отстающего самолета под животом болтался какой — то обломок шасси или стойка без колеса. По рации Федоров запросил пилота:
— «Тридцатый», что у тебя висит под брюхом?
«Тридцатый» ответил: «Не вижу».
— Убери шасси, — последовал приказ сопровождающего.
Пилот «Илюшина» проверил рукоятку управления колесами. Она работала исправно. Приборы тоже не вызывали тревогу.
— Перебьемся. Спасибо, — передал по радио.
— Ну, ну. Будь здоров, — помычал в микрофон видавший виды авиатор, прибавив газу. Догнав головной самолет, передал:
— «Третий». У «тридцатки» что-то болтается под брюхом. Проверь. Похоже на бомбу.
Третий отвернул в сторону, поджидая последнего. Подлетев вплотную к едва ковыляющему «Илу», ужаснулся: из люка на тросе свисала бомба. Командир занял удобную позицию и спокойно, безоговорочно приказал: «Володя, у тебя под корпусом висит бомба. Посадку запрещаю. Экипажу покинуть самолет».
