Сара Корбетт - Дом в небе
Мне хотелось умереть. Смерть, какой бы они ни была, казалась мне лучше, чем моя жизнь. Я пока не решалась на самоубийство, но чувствовала, что смерть ходит рядом, ждет меня. Смерть не потребует никаких усилий, стоит только уступить. В груди у меня с каждым днем увеличивалось напряжение, будто там росло дерево. Я чувствовала, что приближаюсь к черте, за которой не смогу выносить этого, что мой мозг взорвется. Эта мысль пугала меня. А что будет потом? Смерть или безумие? Как знать?
И я пыталась бороться, я пыталась ослабить это напряжение в груди. Абдулла обычно оставлял фонарь на полу. Пока он, высунув язык, терзал мое тело, мой мозг стремился убежать. Фонарь освещал такие вещи, которых иначе я никогда бы не увидела, – темные деревянные стропила на потолке, пылинки, висящие в воздухе, как кристаллы, и я концентрировалась на них. Я гнала от себя шок, в который превратилась моя жизнь. Еще я мысленно строила лестницу. И комнаты. Просторные, светлые комнаты с широкими окнами, обдуваемые легким бризом. Я рисовала себе эти комнаты, пока не получился дом. Помимо комнат там были большие холлы и еще лестницы. У меня вышло много домов, целый город – спокойный красивый город на берегу океана, как Ванкувер. Я поселилась там и жила – в просторном высоком небе моего сознания. У меня появились друзья и книги. Я бегала по дорожкам в изумрудно-зеленом парке на набережной, ела блинчики с кленовым сиропом, принимала ванну и смотрела, как солнце светит сквозь листья. Нет, я не сошла с ума от безысходности. Наоборот, я искала способ уберечь свой разум, и я его нашла. Эти мечты приносили мне облегчение.
Когда он уходил, эмоции овладевали мной. Я всякий раз рыдала, разрываясь между ненавистью и отчаянием. Мои слезы образовали целое море ненависти и отчаяния. Тем не менее, день заднем, я укрепляла свою оборону. Я вспоминала самые светлые моменты прошлого – медленно, не торопясь, поскольку времени у меня было навалом, – и жила ими. Я вспоминала свою раннюю любовь по имени Джеми, его шевелюру, его наряды из секонд-хенда и его гитару. Как однажды, когда мы сидели у реки в Калгари, он спросил, куда я хочу поехать. А я ответила, что мне все равно куда, лишь бы ехать. Это был правильный ответ.
Я очень хорошо помнила тяжесть рюкзака за плечами, густую дымку из выхлопов, которые оставляли на дороге расписные пакистанские грузовики, железнодорожные станции и кебабы с ягнятиной, ярко-оранжевую палатку, в которой я спала на берегу реки в Хартуме. Я вернулась в Кабул, в дом Амануддина, и в Гватемалу, где мы с Келли встретили чистюлю-англичанина Дэна Хэнмера, и на черно-зеленое озеро, у которого они много лет назад сидели, держась за руки. Я снова ныряла в бассейны, пила фанту из холодных бутылок в конце долгих автобусных переездов и знакомилась с другими туристами в столовой двухзвездочной гостиницы. Я вызывала в памяти папин смех и мамины пирожные, звезды в небе над Силван-Лейк. Я помирилась со всеми, с кем когда-либо мне случалось поссориться. Я просила прощения за каждое грубое или обидное слово, сказанное в жизни. В моем доме дорогие мне люди собрались за праздничным столом. Я была среди них и чувствовала себя в полной безопасности. И тогда голоса, что обычно звучали у меня в голове, полные страха и призывов к самоубийству, замолчали. Остался один голос – спокойный, сильный голос, который говорил: «Видишь? С тобой все хорошо, Аманда. Страдает только твое тело, а ты не тело. Остальное у тебя в порядке».
Эти слова звучали для меня как откровение.
Жизнь стала терпимее – не легче, а терпимее. Пусть я страдала от голода, боли и лихорадки, в остальном все было неплохо. Я была одна и в кандалах, но не паниковала. Я знала, где спрятаться. Этот голос явился мне и произвел тихие перемены, он дал мне что-то вроде кислородной подушки. Я напоминала себе, что нужно дышать. Положив руку на грудь, я следила за тем, чтобы дыхание было размеренным. Я жила от одного вдоха-выдоха до другого. С этим вдохом я выбираю мир, с этим вдохом я выбираю свободу, повторяла я тысячу раз в день, пока мои мучители приходили, уходили, насиловали меня, били, оскорбляли. Моя ненависть к ним разгоралась и затухала. Я думала, что им проще не воспринимать меня как равное себе человеческое существо, потому что иначе их мозг тоже мог бы взорваться. Их жестокость не убывала. Я привыкла верить, что в душе каждого человека найдется хоть что-то доброе и хорошее, – я знала это по опыту своих путешествий, но в этих людях не было ничего хорошего. Если они вообще люди. Ведь люди не могут быть настолько чудовищны? Мне не хотелось бы жить в мире, где такое возможно. И это была самая страшная, убийственная для моего духа мысль.
Шел второй месяц нашего пребывания в Темном Доме. Однажды Юсуф – переросток, который иногда проводил во дворе занятия по гимнастике, – вошел ко мне с фонарем и вручил мне половинку небольшой папайи, надсеченной ножом крест-накрест, в середине которой, как темная звезда, лежали семечки. Я посмотрела на папайю, затем на Юсуфа – он был в саронге и белой майке в тонкую черную полоску, – ожидая, что он сейчас ударит меня или отнимет угощение, но он лишь улыбался. С чего бы это? Никто не улыбался мне уже много недель подряд. Я знала по предыдущим попыткам пообщаться с ним, что он не говорит по-английски. Юсуф похлопал себя по груди, давая понять, что это подарок лично от него, и уселся на пол, а я впилась зубами в папайю.
– Спасибо, – очень тихо произнесла я, проглотив первый кусок. Я так давно не говорила, что не узнала звука собственного голоса.
Юсуф снова улыбнулся, наклонился ко мне и протянул руку – так что она была параллельна моей.
– Черный, – произнес он, освещая фонариком наши руки. – Белый. – Он взглянул на меня. – Ноу проблем.
Наверное, он имел в виду, что цвет кожи не важен. Когда Юсуф ушел, я расплакалась. Это было так странно. Юсуф был виноват не меньше, чем другие мальчики, но его доброта в тот день осталась со мной надолго. Остался и сильный тихий голос, который велел мне искать хорошее, потому что оно всегда есть, даже в самые тяжкие минуты, когда кажется, что мозг вот-вот взорвется. Хотя бы в памяти.
Я вспоминала, за что можно благодарить судьбу. За то, что моя семья дома в безопасности, за кислород в легких. Я завела такой порядок: каждый вечер после молитвы я вспоминала всех своих родных, друзей и знакомых и просила, чтобы у них все было хорошо. Я молилась за соседа, который пытался помочь нам с Найджелом в мечети, и, конечно, за женщину, которая обнимала меня и не хотела отдавать похитителям. Я молилась, чтобы она была жива и благополучна. Я вспоминала, что хорошего случилось за день, все проблески человечности, если мне удавалось уловить таковые в моих мучителях. Спасибо, что Джамал сегодня не швырнул мне еду, а поставил ее на пол. Спасибо, что Абдулла сказал мне сегодня ассалям алейкум. Спасибо, что я несколько секунд слышала, как они смеются и носятся по коридору, потому что это напомнило мне, что внутри каждого из них живет подросток, которому хочется беззаботности.
