Евгений Полищук - «Ахтунг! Покрышкин в воздухе!». «Сталинский сокол» № 1
Саша как в воду глядел. Через несколько дней командир полка майор Иванов отправил сержантов в тыл учиться под руководством своего заместителя капитана Жизневского.
Спустя двадцать дней, как раз, когда Покрышкин с товарищами летал в Москву за новыми «Мигами», Жизневский, по просьбе Иванова, прислал в полк троих, лучше других зарекомендовавших себя в учебе: Труда, его друга, неисправимого фантазера Данилу Никитина, и немного мечтательного парня Сташевского.
Летать им пришлось не на «Мигах», как они мечтали, а на «чайках», которым острый на язык Труд дал язвительную кличку «уйди-уйди», но что поделаешь – скоростных истребителей тогда на всех не хватало.
Свои первые боевые вылеты Труд и Никитин провели, прикрывая Грачева, летавшего на единственном в полку штурмовике «Ил-2». Вначале им крепко доставалось от него за нерешительность в действиях во время штурмовок. Но при налете на мост под Бориславом Труд неожиданно отличился: лишь он один из семи «чаек» ухитрился, несмотря на бешеный зенитный огонь немецкой артиллерии, положить свои бомбы точно в цель и вдребезги разнести переправу. В строю он шел последним, поэтому виновника события установили быстро.
Не забыть Саше Ростов в октябре сорок первого. С Дона дул пронизывающий ветер. Холодные серые тучи роняли на город хлопья мокрого снега. Было сыро, тоскливо и неуютно. Ростовчане, угрюмые, сосредоточенные, разговаривали негромко, словно боялись пропустить что-то особенно важное и значительное для себя.
Город, израненный бомбами немецкой авиации, опоясанный валами наскоро сооруженных укреплений, оклеенный плакатами и воззваниями, приобрел фронтовой вид. По улицам проходили грузовые трамваи, нагруженные пушками и боеприпасами, проносились забрызганные грязью мотоциклисты, нестройным шагом двигались ополченцы с винтовками на плечо. Студенты и домохозяйки строили баррикады на перекрестках, один за другим с вокзала уходили на север эшелоны с заводским оборудованием, санитарные поезда.
В изодранном реглане, заросший, с бородой и грязной, заскорузлой тряпкой на глазу, Покрышкин брел по проспекту Буденного, раздумывая, где может находиться сейчас его родной полк и можно ли до него добраться. Он только что вышел из окружения после того, как был сбит в неравном бою с «мессершмиттами» под Ореховом.
И вдруг прямо перед собой он увидел знакомую долговязую фигуру летчика, с любопытством посматривающего по сторонам. «Эй, сержант, – позвал он летчика. – Что это вы так зазнались? Старшим ведь положено отдавать честь». От неожиданности Труд замер и вытянулся в струнку, вглядываясь в стоящего перед ним незнакомца. Прищурив здоровый глаз и улыбаясь необычной, как бы робкой улыбкой, освещавшей его грубоватое, резко очерченное лицо, на него смотрел до боли знакомый человек и, тем не менее, он его не узнавал.
– Ну что ты так на меня уставился? – еще шире улыбнулся Покрышкин, показывая свои ровные, крепкие зубы. – Это я, Покрышкин, не узнаешь?
– А вас в полку, товарищ старший лейтенант, уже зачислили в без вести пропавшие, – в растерянности пролепетал Андрей.
– Поторопились! Живой я пока, видишь.
Тогда Саша несказанно обрадовался однополчанину – значит, свои где-то рядом. Ради этой встречи стоило две недели месить грязь Приазовья, брести ночами наугад, ползти днем под пулями и многое чего еще. Они завернули в первый попавшийся ресторан, сели за стол и заказали чаю. Труд, все еще не пришедший в себя после столь необычной встречи, как завороженный смотрел на Покрышкина. Ему-то первому Саша и рассказал о своих приключениях.
После гибели Кузьмы Селиверстова, в октябре сорок первого, командир полка предложил Покрышкину заняться обучением молодых полетам на «Миге». В течение двух недель, невзирая на погоду, он возился с ними на аэродроме под Зерноградом и добился своего: они стали неплохо летать.
После праздников сержанты вернулись в полк, а чуть позже, уже зимой, Труд с Никитиным получили первое офицерское звание и стали регулярно летать на разведку. Летать было трудно и опасно. Приходилось уходить далеко в тыл врага, пробиваться сквозь густую завесу заградительного огня, ускользать от назойливых «мессершмиттов», стаями носившихся над железнодорожными станциями. Подвесив под плоскости бомбы, Труд и Никитин забирались на высоту в шесть тысяч метров и, держась выше разрывов зенитных снарядов, пересекали линию фронта. Идя заданным маршрутом, они время от времени снижались, присматриваясь к тому, что делается на земле, и снова набирали высоту.
Когда рейд подходил к концу, разведчики заглядывали на вражеский аэродром близ Донецка, пересчитывали стоявшие там самолеты, пикировали, сбрасывали бомбы и, набрав на пикировании большую скорость, уходили бреющим домой. Каждый раз после посадки Андрей отдувался и вытирал перчаткой потный лоб.
Пятого мая 1942 года, над своим аэродромом, подбив немецкий корректировщик «Хеншель-126», Никитин схватился с тремя «мессершмиттами», таранил один из них и погиб геройской смертью.
А Труд к июню сорок второго уже считался в полку опытным летчиком: за плечами у него было семьдесят девять боевых вылетов, восемь воздушных боев, а на груди – орден Красной Звезды.
Потом был Каспий, Манас и любовь к Марии.
Здесь, на Кубани, он был ведомым Фадеева. Вадим погиб, а теперь вот и Андрея не уберегли…
Как раз в это время, когда Саша с горечью думал о своем боевом товарище, Труд очнулся и обнаружил, что он находится в каком-то просторном помещении, вокруг него были люди в белом. Он сообразил, что это госпиталь, но как он в него попал – не помнил. Как и многие летчики, Андрей очень опасался тяжелых ранений, и теперь его первой мыслью было – целы ли руки и ноги. Вспомнил, как недавно Коля Искрин, у которого ампутировали ступню, говорил ему, что он все время чувствует, будто болят отрезанные пальцы, и такое ощущение, будто нога цела.
И сейчас, лежа на госпитальной койке, он думал: «Значит, верить себе нельзя! Надо поднять руку и посмотреть. Поднять. Легко сказать. А если вместо руки обрубок?» От этой мысли Андрея прошиб пот. «Нет, лучше подождать… А чего ждать? Уж лучше – сразу…»
И, стиснув зубы, он резко выхватил из-под простыни правую руку. Рука была как рука – обычная. От напряжения Андрей ослабел и вновь потерял сознание.
Когда он вновь пришел в себя, сразу вспомнил о своих сомнениях и тут же быстро поднял левую руку.
– Осторожно, молодой человек, это вам не танцевальная площадка, – раздался рядом чей-то ворчливый голос.
Только теперь Андрей сообразил, что он лежит на чем-то жестком, как оказалось, на столе. Он хотел было запротестовать, потребовать, чтобы его положили на мягкую, удобную постель, как вдруг почувствовал, что над его лбом работают и что при этом раздается странное поскрипывание. Он очень удивился этому обстоятельству. Потом, когда он понял, что это хирург сшивает разодранную кожу у него на лбу, он опять потерял сознание.
