Наталья Горбачева - Прекрасная Натали
Вяземский не мог не знать, что кроме Александра Карамзина у Натальи Николаевны был другой ухажер, также Alex — князь Александр Сергеевич Голицын, штабс-капитан лейб-гвардии конной артиллерии, сослуживец братьев Карамзиных, стало быть, и посетитель карамзинского салона. Он сватался к Наталье Николаевне. Вот как об этом рассказывает А. П. Арапова:
«…Года за два до ее второго замужества Наталье Николаевне представилась возможность сделать одну из самых блестящих партий во всей России. В нее влюбился князь[8] — обладатель колоссального состояния. Вопрос о средствах (вдовы-бесприданницы Η. Н. Пушкиной. — Н. Г.), конечно, не мог играть тут никакой роли, но он вообще не любил детей, а чужие являлись для него подавно непосильным бременем. Мальчики еще казались меньшим злом, так как приближалось время, когда они должны были поступить в учебные заведения, но с девочками пришлось бы возиться, иметь их вечно перед глазами. Единственным исходом было заручиться обещанием воспитывать их в детском отдельном апартаменте, при первой возможности поместить их в институт — тем легче, что по смерти Пушкина государь предоставил Наталье Николаевне выбор в любой из них.
Мать всегда была убежденным врагом институтского воспитания, находя, что только родной глаз может следить зорко за развитием детского ума и сердца, что только нежная опытная рука способна посеять и вывести добрые семена. И достаточно было подосланному лицу только заикнуться о придуманном плане устранения преграды, чтобы она наотрез заявила: „Кому мои дети в тягость, тот мне не муж!“
Князь не сумел оценить это материнское самоотвержение, предпочел ему эгоистический покой, и прекратил свои посещения».
«Вряд ли нашлось бы много женщин, — продолжает дочь Натальи Николаевны, — способных отклонить богатых женихов в те самые минуты, когда стесненность в средствах назойливо проявлялась каждый день. Ничего нет тяжелее вращаться в кругу очень богатых людей, когда каждая копейка на счету… Наталья Николаевна пользовалась некоторым кредитом в магазине Погребова в Гостином дворе, и в силу этого все необходимое забиралось там. Уплата иногда затягивалась долее обыкновенного, и тогда появлялся сам хозяин, прося доложить о нем. Горничная или няня, не желая ее беспокоить, в особенности если это совпадало с периодом острого безденежья, пытались отговорить его, доказывая, что если речь идет об уплате по счету, то это будет лишь напрасный труд, так как денег из деревни еще не высылали и неоткуда их взять.
— Не в деньгах дело, — с достоинством отвечал кредитор, — я в них не нуждаюсь, но хочу лично видеть Наталью Николаевну, чтобы от них самих узнать, чувствуют ли оне мое одолжение?
Это требование являлось законным, мать немедленно принимала его, своим приветливым голосом благодарила за оказанное доверие и добродушное терпение. Под обаянием ее любезностей он уходил, вполне удовлетворенный словами, до той поры, когда являлась возможность удовлетворить его деньгами».
Этот анекдот с годами превратился в поговорку. Нас всех так потешала оригинальность этой мысли, что часто, оказывая друг другу просимую услугу, мы прибавляли в шутку: «Хорошо, только чувствуешь ли ты это?»
Кажется, все женихи, предлагая Наталье Николаевне свою руку, в глубине души держали этот самый вопрос. В браке ей сулили решение финансовых проблем, но с оглядкой: «чувствует ли она одолжение», помнит ли, что она вдова-бесприданница, да еще и с четырьмя малолетними детьми.
Один из самых изящных и красивых российских дипломатов Н. А. Столыпин, «приехав в отпуск в Россию, при первой встрече был до того ошеломлен красотой Η. Н., что она грезилась ему днем и ночью, и с каждым свиданием чувство его все сильнее разгоралось.
Но грозный призрак четырех детей неотступно вставал перед ним: они являлись ему помехою на избранном дипломатическом поприще, и борьба между страстью и разумом росла с каждым днем… он понял, что ему остается только одно средство противостоять безрассудному, по его мнению, браку, — это немедленное бегство. К нему-το он и прибегнул. Не дождавшись конца отпуска, он наскоро собрался, оставив в недоумении семью и друзей, и впоследствии, когда заходила речь о возможности побороть сильное увлечение, он не без гордости приводил свой собственный пример».
«Явился еще один претендент, упорно преследовавший ее предложениями, но она на него и внимания не обращала, так как единственным его преимуществом были значительные средства. Нравственные достоинства были под общим сомнением, а его невзрачная, сутуловатая фигура еще карикатурнее выглядывала рядом с ней… Долго старался он отуманить Наталью Николаевну соблазном роскошной жизни, но, уразумев в конце концов тщетность своих надежд, оставил ее в покое»…
Петр Бутафорыч
До самого второго замужества Натальи Николаевны не оставлял ее в покое князь Петр Андреевич Вяземский. Тонкий, умный поэт, которому Пушкин посвятил знаменитые четыре строки:
Судьба свои дары явить желала в нем,
В счастливом баловне соединив ошибкой
Богатство, знатный род с возв ыш енным умом
И простодушие с язвительной улыбкой.
Вяземский продолжал писать вдове поэта длинные нудные письма.
«Чтобы не иметь более безрассудного вида, чем на самом деле, прошу вашего разрешения объяснить, почему я не пришел к вам перед отъездом. Много раз я готов был сделать это, но всегда мне не хватало смелости. А знаете ли, какой смелости? — Боязнь показаться смешным перед вашими детьми и прислугой. А вы, вы меня смущаете еще меньше, потому что что бы вы ни говорили или ни делали, но в глубине вашего сердца, если оно у вас есть, в глубине вашей совести, если она у вас есть, — вы должны признать, что вы виноваты передо мною. Поймем друг друга: вы виноваты в эгоизме, доходящем до безразличия и жестокости. Я мог бы отдалиться от вас духовно и, не делая шума, продолжать у вас бывать. Я должен был бы так поступить и ради вас, и ради себя, и ради других. Это правда. Я был не прав, и никто от этого не страдает больше, чем я. Я даже могу сказать, что страдаю один. Потому что, если бы у меня были хоть какие-нибудь сомнения в характере ваших ко мне чувств, или, вернее, в отсутствии всяких чувств, вашего поведения после нашей ссоры было бы достаточно, чтобы их полностью рассеять.
Во всяком случае, вернувшись в Петербург, я воспользуюсь предлогом моего отсутствия, чтобы появиться перед вашими детьми в качестве Петра Бутафорыча, как и прежде. В.».
