Евгений Весник - Записки артиста
– Кто там?
– Это я. Перевэ!
Меркурьев, припав к замочной скважине, громким полушепотом:
– Ты что, с ума сошел?! В такую рань! Ирина сейчас скандал поднимет!
– Выходи! Это я, Перевэ…
– Вы что?! Взбесились, что ли? Я детей воспитываю, как не стыдно? Я же чувствую, в каком вы состоянии. Я никуда не пойду!
– Если ты не выйдешь, – категорически заявляет Иван, – я с тобой разговаривать больше не буду!
Меркурьев за дверью покряхтел, повздыхал и решился:
– Иду.
В кафе у гостиницы «Европейская» собралась интересная артистическая компания. Просидели весь день, весь вечер. Денег ни у меня, ни у Ивана уже нет, кончились. Пора ехать домой. Меркурьев купил билеты. Приехали в Москву.
– Маенькая моя, а где твой галстук?
Я обыскал все карманы – галстука нет! Он стоил 13 рублей, наша поездка – более двух тысяч (в старых деньгах). Ни денег, ни галстука было не жаль!
Замечательный пограничный городок Ужгород. Часть съемок фильма – здесь. В гостиничном «люксе» Перевэ и я.
Восемь утра. Болит зуб. Адски! В девять утра приходим в поликлинику. В девять пятнадцать уже сижу в кресле. Надо мной колдует зубной врач женского пола и очень симпатичный. По-русски говорит с легким акцентом, что придает ей еще больший шарм. Мадьярка… Рядом, в ожидании клиента, не менее симпатичный доктор, тоже слабого пола, но не венгерского, а чешского происхождения. Не менее неотразимый, нежели тот доктор, который убивает мышьяком мой нерв, а своим видом – меня.
Иван же своим видом, по-моему, убивает того доктора, который с ним беседует. Но и сам он – я вижу – под легким… мышьяком. В десять закончена экзекуция… Несу себя и мышьяк в гостиницу. Говорю Перевэ, что моя отравительница назначила мне свидание на завтрашний вечер по случаю удаления мышьяка.
– А я, маенькая моя, им обеим. На сегодняшний вечер…На восемь. Поболтаем, а потом на вечерний сеанс в кино сходим, меня, молодого, вспомним – «Парня из тайги» посмотрим.
Я, несмотря на мышьяк, высказал предельный восторг. С 11.00 до 20.00 безвылазно сидели в номере гостиницы, так как на улице несусветная жара, а в номере всего 30 градусов (не считая 40-градусного зелья, которое мы для уравновешивания температур позволяли себе «дегустировать»). Меню: два огурца, яблоко и несколько слив.
В 20.00 – стук в дверь, а мастера-дегустаторы в плавках, в номере накурено, на столе не убрано.
Перевэ открыл дверь, не осведомившись, кто стучит (про назначенное свидание, конечно же, в «трудах» запамятовали). Открыл и… вдохнул в себя аромат духов! Две принцессы – зубных дел красавицы! Та, которая «отравила» меня, сказала: «О Боже!», а та, которая – Ивана: «Иезус, Мария! Якый кошмар!» И, захлопнув двери, обе феи улетучились…
Перевэ почему-то очень медленно закрыл дверь… и сел в кресло, стоявшее тут же. В плавках он напоминал мне дежурного лодочной станции, безразличного ко всему, с потухшим взглядом на перспективу сдать лодки в прокат. Почему именно похожего на лодочника – не знаю. Пути нашей фантазии неисповедимы… Я почему-то включил транзистор, из которого – никто же не поверит! – зазвучал медленный марш, похожий на траурный, и присел на стул.
Минут двадцать мы вот так и сидели, глядя друг на друга и не сказав ни слова. Затем одновременно, как по команде невидимого волшебника, глянули на сосуд, молча поднялись, подошли к зелью, налили… Но раздался стук в дверь.
Боже! Если бы кто-нибудь мог увидеть, какие метаморфозы произошли с двумя ухажерами! В бешеном темпе, в мгновение испуганного и виноватого ока, хлопчики оделись, и только на третий стук один из нас робко и заискивающе спросил:
– Кто там?
– «Скорая помощь», – с каким-то новым для нашего уха акцентом (как потом оказалось – польским) ответил мужской голос.
За столом – молодой доктор в белом халате и два ухажера. Все солидно навеселе. Все рассказано-переговорено. Оказалось, что появление «скорой» было инсценировано оскорбленными мастерами зубных дел…
Конечно же, наш вид (оголенный до предела) в глазах принцесс показался признаком явных – помешательства или вспышки хамства, требовавших медицинского вмешательства, то есть «смирительной рубашки»!
Побеседовав с нами, доктор убедился, что мы вполне нормальные пациенты, и, даже признавшись в любви Переверзеву, согласился пригубить «семь капель», как он сказал, за наше здоровье. Очевидно, наш веселый настрой притупил его гражданскую бдительность настолько, что «семь капель» превратились граммов в четыреста, а скромная наша закуска довела его организм до такого неправильного обмена веществ, что он впал в состояние философской анемии и, приложив щечку к радиоприемнику, «бросил якорь» и заснул. Иван Федорович, узнав по телефону у администратора гостиницы, что нашего дружка-медика ждет машина с двумя санитарами, попросил их зайти к нам в номер с носилками…
Выносили доктора любовно, бесшумно, заботливо. Чуть-чуть – и мы бы заплакали: у нас отобрали что-то, ставшее родным…
…А мышьяк из моего зуба вытаскивали в другом лечебном заведении – и мужчина… Принцесс и доктора «Семь капель» мы больше не видели…
К зубным врачам-женщинам я больше никогда не ходил. Если и приезжала ко мне где-нибудь «скорая», прятал алкогольные напитки. Так спокойнее!
P.S. Через 16 лет в Ессентуках в антракте моего сольного концерта за кулисы зашла очень солидная дама и с легким венгерским акцентом спросила: «Вы не забыли из зуба удалить мышьяк?»
Иван Переверзев, производивший впечатление благополучного, счастливого, всеми любимого красивого мужчины, сводившего, как говорится, с ума многих женщин, не будучи ни на йоту ловеласом, на самом деле был весьма далек от устроенности в жизни, почти до конца своих дней не имея крепкого уютного уголка. В откровенных мужских разговорах признавался в том, что сам никогда не одерживал побед над женщинами, что все его увлечения, романы и даже «семейные гнезда» – результат побед женщин над ним. Как-то признался, что чувство истинной любви испытал лишь однажды, в молодости, и носил это неразделенное чувство в сердце своем тайком от всех на протяжении всей жизни.
В самые последние годы судьба принесла ему успокоение от суеты, подарив в жены красивую, внимательную, оберегавшую его от легкомысленных поступков и компаний, от дурных привычек дымить табаком и по всякому случаю позволять себе поднимать бокал, следившую за его здоровьем, родившую красавца-сына Федю – Ольгу Соловьеву.
Боже! Как недавно, совсем недавно раздавался телефонный звонок, и в трубке звучал знакомый, дорогой моему сердцу голос:
– Маенькая моя! Это я – Перевэ.
Павел Борисович Луспекаев
