Евгений Весник - Записки артиста
Его Хеся Александровна – чудо-человек, сказочной доброты и ума. Она часто занималась режиссурой на озвучании иностранных фильмов и была в этом деле ведущим мастером на киностудии имени Горького, да и вообще в стране. А Эрасту Павловичу очень не нравилось заниматься дублированием какого-то актера, он не считал это творческой работой. Я думаю, что здесь он ошибался, так как дублирование большого актера означает – прочувствовать вместе с ним суть создаваемого им образа. Я испытал и сложность, и полезность этой работы, с восхищением вторя таким мастерам, как Марчелло Мастроянни, Альдо Фабрицци, Луи де Фюнес, Тото, Фернандель и многие другие.
Изредка, не без труда, Хесе Александровне удавалось уговорить мужа хотя бы попробоваться на чудесную роль в столь же чудесном исполнении большого иностранного актера. Он приходил, волновался, как школьник, мучился – не по нем была эта трудная и занудная работа. Сердился при всех: «Отпусти меня, не унижай! Больше не вызывай меня! Я тебя ненавижу!»
А сам без нее жить не мог. Бывали в их отношениях весьма экстравагантные сценки. Как-то Хеся Александровна долго что-то объясняла артисту на репетиции в театре – она всегда совместно с Гариным ставила и спектакли и фильмы. Он ждал, ждал и наконец выпалил: «Хеська, припопь себя», что, по Гарину, означало: «сядь»! И не было в этом никакой грубости, была какая-то ребячья удаль.
Анатолий Дмитриевич Папанов записывал за Гариным его немыслимые каламбуры.
– Эраст Павлович, что-то душно в помещении, трудно репетировать!
– Пра-а-а-авильно! Нужно открыть форточку и устроить проветрон в смысле кислородизма.
– Эраст Павлович, в этой сцене напрашивается лирический музыкальный фон.
– Пра-а-а-авильно! Душещипательность хиловата. Яша! – обращался Гарин к заведующему музыкальной частью театра. – В этой сцене должны нежно зачесать скрипки! Для слезорождения!
Жена Анатолия Дмитриевича Надежда Каратаева рассказывала, что часто в минуты отдыха, расположившись уютно в кресле под лампой, Папанов с наслаждением вслух перечитывал гаринские каламбуры, смеясь от всей души.
Ялта. Снимается фильм «Обыкновенное чудо». День рождения Гарина – постановщика фильма. В номере гостиницы накрыт богатый стол: невероятная хлебосольность жены Эраста Павловича общеизвестна. Мое непродуманное поведение за столом привело к тому, что сниматься на следующий день я не смог. Съемка была отменена.
Эраст Павлович сказал мне лишь одну фразу:
– Не умеешь ходить в гости – не ходи! Слаба-а-ак! Палочка Коха!
Кстати, о Хесе Александровне. Вместе с Гариным она ставила мою инсценировку «Двенадцать стульев» в Театре сатиры. Анатолий Папанов – Воробьянинов, я – Остап Бендер. На одной из репетиций Папанов говорит мне:
– Что-то я неважно себя чувствую. Подпростыл немного. Как бы не разболеться. Надо бы за водочкой послать – немного согреться.
– У нас не хватило рубля до полного счастья. В перерыве одалживаю рубль у Хеси Александровны. Узнав, зачем он мне нужен, она сказала:
– Пожалуйста, возьмите меня в компанию, я тоже что-то продрогла немного!
– Пожалуйста, – соглашаюсь я.
После репетиции накрыли стол: бутылка водки, три стаканчика и три скромных бутербродика. Папанов командует:
– Приглашай!
Привожу Хесю Александровну, хрупкую, болезненную, перенесшую несколько инфарктов и множество воспалений легких. Предположить, что она может на равных разделить с нами зелье, было просто немыслимо.
– Пожалуйста, Хеся Александровна. Стаканы наполняются.
– Какой мой?
– Любой, – улыбается Папанов, и я тоже. Переглядываемся.
– Ваше здоровье, – говорит Хеся Александровна, чокается с нами и спокойно выпивает весь стакан.
– Большое спасибо, – говорит нам она и, не притронувшись к бутерброду, покидает нас.
Переглядываемся снова. Папанов, не успевший, как и я, выпить свою порцию, говорит:
– Рубль не отдавай!
На другой репетиции «Двенадцати стульев» мы с Гариным заговорили о том, что в «Золотом теленке» прекрасно описано, как Бендер не мог с толком потратить свой миллион в такой стране, как наша.
– Ерунда-а-а-а! Это слабость романа! Что значит не мог потратить миллион. Ерунда! Вы мне дайте миллион, я за неделю найду, куда его пристроить. Только чтобы Хеся не участвовала в операции!
Опять ребячество. Он, как послушный сынок, все деньги отдавал мамочке Хесе, никогда не знал что почем, везде его обсчитывали, вечно он терял зарплату, а уж в миллионеры и в деловые люди ну никак не годился.
Гарин и Пырьев когда-то очень хорошо относились друг к другу. Может быть, даже дружили, но…
Что-то между ними произошло, отношения стали натянутыми. И я невольно оказался первопричиной начала их примирения.
Снимался я одновременно у Гарина в «Обыкновенном чуде» и у Пырьева в «Свете далекой звезды». Договор с Пырьевым я подписал раньше, и съемки пырьевской картины начались раньше. Поэтому, когда начал сниматься у Гарина, то предупредил, что могу быть на какое-то время отозван к Пырьеву под Москву, в Монино. Гарин дал согласие.
В Ялту, где я снимался у Гарина, приходит телеграмма: меня срочно вызывает на съемки Пырьев. Иду с телеграммой к Гарину. Тот, согласно договоренности, отпускает меня, но просит:
– Скажи Ивану, что я его прошу отснять тебя не за десять дней, как у тебя в договоре сказано, а за пять. Передай ему, что у меня горит картина. Что я надеюсь, что он еще хороший, что сохранил какие-то человеческие качества, несмотря на то, что мы в ссоре. Передай ему, чтоб он был человеком, а не дерьмом.
– Так и передать?
– Так и передай.
Прилетаю в Москву, еду в Монино. Приезжаю почти ночью, иду к Пырьеву, у того – посиделки. Увидев меня, обрадовался:
– Прилетел! Молодец! Завтра немного погуляй, оглядись, текст подучи. Послезавтра начнем снимать.
– Иван Александрович, вот какая история. Мне Эраст Павлович велел вам сказать…
И передаю дословно весь текст, который сказал Гарин. Пырьев замер, нахмурился, глаза стали недобрыми.
– Он прямо так и сказал: сохранилось во мне что-нибудь человеческое или не сохранилось?
– Да.
– Директор, расходимся! Давай тревогу! В семь утра съемка! Будем снимать Весника! Чтоб к семи часам на съемочной площадке все было готово! И никаких разговоров! Самолеты чтоб взлетали, приземлялись! Санвзвод, солдат, всех подготовить!
– А был уже первый час ночи.
– Текст выучишь? – обращается ко мне.
– Да. Сейчас буду учить.
От такого напора я даже несколько растерялся.
– Давай. В семь часов – на съемочной площадке. Директор, устройте его поспать, дайте текст. Расходимся.
Мне дали комнату. Я, конечно, не спал: учил текст. Восемь страниц. Полтора часа поспал, в семь часов был на съемочной площадке.
