Глеб Сташков - Августейший бунт. Дом Романовых накануне революции
Посовещались, решили ничего не предпринимать, трогательно простились – так история с отъездом Дмитрия выглядит в дневнике Андрея и воспоминаниях Гавриила. Однако мемуары Родзянко рисуют иную картину. Он, правда, относит события на начало января 17-го года, но совершенно очевидно, что речь идет о 23–24 декабря 16-го.
«Довольно странное свидание произошло у меня с великой княгиней Марией Павловной», – вспоминает председатель Думы. Она позвонила около часу ночи и попросила приехать по очень важному делу. Родзянко взял паузу на размышление. «Слишком подозрительным могла показаться поездка председателя Думы к великой княгине в час ночи: это было похоже на заговор»[433]. Заговор пугал Родзянко, но не вызвал безусловного желания отказаться от встречи.
Председатель Думы посоветовался по телефону с двумя однопартийцами-октябристами – Гучковым и Савичем. В мемуарах он об этом не пишет, но в эмиграции Гучков рассказал о звонках историку Мельгунову[434].
Видимо, Гучков и Савич посоветовали не срываться посреди ночи. Когда через 15 минут Мария Павловна перезвонила, Родзянко отказался ехать. Договорились встретиться у нее за завтраком.
Пока все сходится с рассказом Андрея, сына Марии Павловны. Вот только разговор вышел не таким безобидным, как описывал в дневнике осторожный Андрей.
Родзянко застал великую княгиню с сыновьями, «как будто бы они собрались на семейный совет».
«Они были чрезвычайно любезны, и о “важном деле” не было произнесено ни слова. Наконец, когда все перешли в кабинет и разговор все еще шел в шутливом тоне о том о сем, Кирилл Владимирович обратился к матери и сказал: “Что же Вы не говорите?”
Великая княгиня стала говорить о создавшемся внутреннем положении, о бездарности правительства, о Протопопове и об императрице. При упоминании ее имени она стала более волноваться, находила вредным ее влияние и вмешательство во все дела, говорила, что она губит страну, что благодаря ей создается угроза царю и всей царской фамилии, что такое положение дольше терпеть невозможно, что надо изменить, устранить, уничтожить…
Желая уяснить себе более точно, что она хочет сказать, я спросил:
– То есть, как устранить?
– Да я сама не знаю… Надо что-нибудь предпринять, придумать… Вы сами понимаете… Дума должна что-нибудь сделать… Надо ее уничтожить…
– Кого?
– Императрицу.
– Ваше высочество, – сказал я, – позвольте мне считать этот наш разговор как бы не бывшим, потому что если вы обращаетесь ко мне как к председателю Думы, то я по долгу присяги должен сейчас явиться к государю императору и доложить ему, что великая княгиня Мария Павловна заявила мне, что надо уничтожить императрицу»[435].
Мельгунов уверяет, что совещания в салоне Марии Павловны продолжались и после 24 декабря. «Из других источников я знаю о каком-то таинственном совещании на загородной даче, где определенно шел вопрос о цареубийстве», – рассказывает о великокняжеских замыслах историк, опросивший в эмиграции массу свидетелей[436].
Итак, августейшие заговорщики из кланов Владимировичей и Константиновичей обсуждают планы дворцового переворота и с гвардейскими офицерами, и с председателем Государственной думы, и с финансово-промышленным магнатом. Возникает вопрос: чем в это время занят неугомонный Бимбо – Николай Михайлович, у которого кровожадные «замыслы убийств» появились раньше всех?
А он лишь выведывает подробности убийства Распутина да болтает с графиней Бобринской и Мишей Шаховским. Так, по крайней мере, следует из его дневника. В воспоминаниях Гавриила Константиновича сказано лишь, что он бывал во дворце Дмитрия Павловича и ездил провожать его на вокзал. В дневнике Андрея Владимировича упоминаний о Бимбо в эти дни совсем нет.
Странно. Целая «преступная группировка» высочеств готовит заговор, а Николай Михайлович, мечтая об устранении императрицы, только сидит и сокрушается: не могу же я, мол, действовать в одиночку.
Здесь могут быть две версии, причем прямо противоположные.
Первая. Так называемый «лидер великокняжеской фронды», наконец, присоединился к этой самой фронде и выполнял самую ответственную часть работы. Поэтому остальные высочества, вообще не склонные к откровенности, предпочитают вовсе о нем не упоминать. Какого рода поручение мог выполнять Бимбо?
В 20-е годы бывший тифлисский городской голова Александр Хатисов опубликовал статью в парижской газете «Последние новости». Он рассказал, как по поручению князя Георгия Львова склонял к заговору великого князя Николая Николаевича. К этому сюжету мы еще вернемся. В статье «Хатисов указывает, что немаловажное значение имел одновременный приезд в Тифлис (30 декабря) инкогнито великого князя Николая Михайловича со специальной целью посвятить Николая Николаевича в те суждения, которые перед тем имели между собой 16 великих князей по поводу критического положения и роли императора»[437].
«Миссия Хатисова» – это факт. Николай Николаевич дал ему разрешение на публикацию статьи, соглашаясь с тем, как Хатисов описал их переговоры.
Но люди, близкие к Николаю Михайловичу, выступили с опровержением тех слов, которые касались непосредственно Бимбо – в последних числах декабря он находился в Петрограде и быть в Тифлисе никак не мог.
Но «посетить Кавказ Николай Михайлович мог сейчас же непосредственно после убийства Распутина», – считает Мельгунов[438].
Вырисовывается фигура главного заговорщика и опытного конспиратора Бимбо. Он берет на себя ответственную миссию связать представленные в Петрограде кланы Владимировичей, Константиновичей и Михайловичей с находящимися в Тифлисе Николаевичами. Ведь Николай Николаевич должен стать регентом. Без него никак. Правда, с Бимбо, который едет его уговаривать, они в многолетней ссоре. Впрочем, Владимировичей Николаша тоже не жаловал, так что посылать больше некого. Не Гавриила же – он слишком молод, с ним бывший генералиссимус и разговаривать не станет.
Поездка в Тифлис – столь ответственная миссия, что Николая Михайловича на время выводят из игры. Он не участвует ни в каких великокняжеских совещаниях, чтобы не вызвать подозрения. А для верности еще и мистифицирует вдовствующую императрицу. «К сожалению, царит полное смятение, – пишет он Марии Федоровне 24 декабря. – Не только среди министров, но и среди великих князей. Имели место семейные собрания вместе с М[арией П[авловной] (какой позор!)… Разумеется, я не принимал участия в этих собраниях, но добрый Сандро… будет участвовать в этих беседах, на которых не будет сказано ничего, кроме глупостей… Я бы еще понял, если бы устроили собрания во главе с Вами, а то с М[арией] П[авловной]! Что за убожество!»
