Мария Барятинская - Моя русская жизнь. Воспоминания великосветской дамы. 1870–1918
На следующее утро в революционных газетах сообщили, что был повешен и исчез навсегда главный враг России.
Мне казалось, что люди просто возвратились в состояние своей первобытной дикости.
Очень скоро Временное правительство утратило влияние на массы. Новый военный министр Гучков приказом по армии разрешил создание комитетов, состоявших из рядовых солдат и имевших власть над офицерами. И среди командного состава появились «советы», развращенные большевистской пропагандой.
В своем заявлении об отречении император передал командование всеми войсками на русском фронте великому князю Николаю Николаевичу, своему наместнику на Кавказе, который уже был главнокомандующим в начале войны, до того как император взял на себя верховное командование. Новое Временное правительство, целиком управляющееся Керенским, к нашему большому удивлению, не возражало против назначения великого князя, так как все другие министры старого режима были арестованы и брошены в тюрьму. Великий князь немедленно выехал с Кавказа в Могилев, в ставку Российской армии.
Великий князь был очень популярен в войсках. Его благородная осанка также производила огромное впечатление на массы, потому что он был чрезвычайно высок ростом и держался прямо. У него был очень твердый характер и железная воля. По дороге, где бы ни проезжал или ни останавливался его поезд, его узнавали и приветствовали. Но он так и не приехал в Могилев. Пришел приказ, отменяющий его назначение. Керенский задумал предательский план с целью выманить его с Кавказа, где его очень любили и уважали местные жители, которые были хоть и не очень образованными, но искренними. Считалось, что ни один член семьи Романовых не должен занимать какой-либо официальный пост, так что все это было просто ловушкой, устроенной для того, чтобы удалить его с Кавказа. После случившегося великий князь Петр и его брат Николай Николаевич с семьями уехали в свои имения в Крыму.
Все надежды на то, что теперь война будет вестись в содружестве с союзниками, испарились, потому что мы полагались только на популярность великого князя. В очередной раз зависть и политические разногласия возобладали над патриотизмом, и это показало, что люди, ныне правящие Россией, вообще не думают о ее благе.
В то время большая часть Галиции все еще находилась в наших руках, и поэтому Юго-Восточный фронт требовал серьезного внимания. Там командовал генерал Брусилов. Когда разразилась революция, многие полагали, что со своей огромной популярностью и кипучей энергией он спасет ситуацию и будет твердо придерживаться своих прежних принципов. Мне он никогда не нравился, потому что я ему не верила (сама не знаю почему), вот почему я часто спорила о нем со своим деверем, который служил в его штабе во время войны и который был его великим обожателем. А я (как упоминалось ранее) была противоположного мнения, зная из абсолютно надежных источников, как много интриг он плетет против нашего дорогого друга, генерала Иванова.
Я часто говорила своему деверю: «Ты только посмотри ему в глаза. Ведь они ни на секунду не останавливаются. Генерал лжив и не заслуживает доверия. И я не верю, что он будет верен императору». Он отвечал на это: «Нельзя формировать мнение на основе личных впечатлений!» Но мой деверь очень быстро разочаровался, когда в самом начале революции бывший генерал-адъютант императора осмелился высказываться об их величествах в самой неуважительной форме. Он имел наглость сказать репортеру, бравшему у него интервью, что заговаривать о военных делах в присутствии императрицы Александры Федоровны небезопасно, потому что однажды, когда он так сделал, последствия оказались просто катастрофическими. К сожалению, эта клевета циркулировала по всему фронту и породила слухи, что под дворцом проложен кабель, по которому осуществляется связь с врагом. Было организовано расследование, которое, конечно, не дало результатов.
Одним из первых командиров на фронте, отдавшихся под власть совета солдатских депутатов, был генерал Брусилов. Мой деверь присутствовал при гротескной сцене, в которой генерал для увеличения своей популярности позволил, чтобы солдаты подняли и понесли его в кресле, драпированном в красное, и поцеловал (перед своим штабом) красное революционное знамя, принадлежавшее пожарникам маленького городка Бердичева, в котором тогда располагался штаб Юго-Восточной армии.
После этого скандального эпизода мой деверь и другие лояльные офицеры оставили генерала Брусилова; все его поступки были мелочными и показывали предубеждение против царя, погоны с вензелем которого он целовал при своем назначении генерал-адъютантом, чтобы отметить свое благоговение перед императором. Вот так вел себя человек, которому доверял его величество.
Все эти мрачные дни в моем мозгу стояло видение нашего несчастного императора, и всегда я видела перед собой его ласковое лицо, на котором, несомненно, была печать печали и разочарования. Горестно было думать, что три года почти нечеловеческих усилий привели его к такому жуткому результату – он оказался пленником в собственной стране, которую так любил, он вынужден был, не имея сил вмешаться, дожидаться финала, который мог настать в любой момент.
Я пыталась не затрагивать в беседах с мужем этих душераздирающих тем – он был слишком болен и слишком страдал сам, чтобы позволить себе какую-то дискуссию. К счастью, он все еще был склонен к большому оптимизму и верил в приход «невозможного», а я не могла себя заставить поверить во что-то вообще. Я видела конец славы России и апогей ее бесчестия. Казалось, рука Божья уже не ведет Россию, а те, кто находится у власти, поступают в противовес Божественной воле. Народ, погрязший в бездонном невежестве, отдался во власть тех, кто лишил его самых скромных прав и привилегий.
Я все еще содержала свой маленький госпиталь, который стал чем-то вроде особого убежища для беглых офицеров. Каждый день ко мне поступали бедные, убитые горем собратья с фронта, за которыми охотились солдаты, когда-то гордившиеся службой под их началом. Многие из офицеров были ранены в стычках с бунтовщиками. Многие провели годы в одном и том же полку, посвятив лучшие годы своей жизни службе и воспитанию своих солдат. Но их преданность, патриотизм и их многие жертвы были впустую, а жизни и идеи разбились вдребезги.
Примечателен случай с гвардейскими полками – привилегированными, потому что эти полки развалились на кусочки быстрее, чем остальная армия (я, конечно, говорю о солдатах, а не офицерах), возможно, из-за того, что были, главным образом, расквартированы в столице, где революция шла гигантскими шагами. Несчастные офицеры не знали, куда деваться. Полки Петрограда самораспустились, но солдаты продолжали жить в казармах и даже в квартирах, специально отведенных для офицеров, так что последние не могли туда вернуться. Многие из офицеров во время войны были вынуждены оставить свои семьи в служебных квартирах, но тех выгнали оттуда мятежные солдаты. Обездоленные женщины приезжали с детьми в Киев, надеясь воссоединиться с мужьями. Это тоже было очень трагично. Поначалу мой госпиталь, а потом и квартира заполнились до предела, а когда я попыталась отказать в приеме раненых в свой госпиталь – потому что у нас людей было едва ли не до крыши, – офицеры расставляли свои походные кровати прямо на лестничной площадке и предпочитали провести ночь там, чем отправляться куда-либо.
