Иван Конев - Сорок пятый
Свой боевой путь на нашей земле он начал под Ленино в октябре 1943 года. Там польские части впервые уда рили по врагу, а враг испытал силу их оружия. С тех дней Пщулковский делил со своими товарищами по оружию все радости и невзгоды. Неутомимый организатор, опытный политработник, хорошо знавший настроения солдат и офицеров, он умел поднимать боевой дух и пользовался среди них большим авторитетом.
А когда польская армия, приняв участие в освобождении Польши, двинулась дальше на окончательный разгром врага, полковник Пщулковский, так же как и все его товарищи, воевал с особым вдохновением. Он активно участвовал в организации отпора под Бауценом и Дрезденом, сыграл видную роль как организатор и руководитель политработы 2-й армии Войска Польского.
Но вернемся к Пражской операции. Как я уже сказал, несмотря на то, что сроки подготовки к ней были и без того предельно сжаты, начало операции пришлось перенести с 7 на 6 мая. Главной причиной этого явилось пражское восстание, вспыхнувшее 5 мая, и тот призыв по радио о помощи, с которым обратились к нам наши чехословацкие братья. Одновременно мы получили разведывательные данные о том, что генерал-фельдмаршал Шернер поспешно стягивает к Праге войска. 5 мая я отдал приказ войскам ударной группировки начать наступление утром 6 мая.
Вот как протекала эта операция по дням.
6 маяКак только утром передовые отряды армий перешли в наступление, сразу же обнаружились два очень существенных обстоятельства.
Во-первых, выяснилось, что противник занимает не сплошную оборону, а из отдельных узлов и очагов сопротивления и опорных пунктов. Предположения на этот счет у нас имелись и раньше, но наступление началось буквально с ходу, без достаточного времени на всестороннюю разведку, и проверить эти предположения заблаговременно не удалось.
Во-вторых (и это было особенно важно), передовые отряды сразу установили, что немецко-фашистское командование не обнаружило сосредоточения нашей ударной группировки на левом берегу Эльбы, к западу и к северо-западу от Дрездена.
Именно поэтому её внезапный удар обещал дать особенно хорошие результаты. Надо было только действовать смело, без промедления. И я решил развить успех передовых отрядов немедленным вводом главных сил.
В четырнадцать часов после мощной артиллерийской подготовки перешли в наступление армии Пухова и Гордова. Сразу же вместе с ними, в их оперативных порядках, двинулись танковые армии Рыбалко и Лелюшенко.
Армия Жадова, ближайшей задачей которой являлось взятие Дрездена, к этому часу ещё не была готова к наступлению. Я отсрочил начало её действий до двадцати часов сорока пяти минут (по берлинскому времени восемнадцать часов сорок пять минут). У Жадова в этот день оставалось мало светлого времени, но это меня не смущало. Я считал, что армия должна пойти в наступление ночью, этого требовала обстановка. К тому же 5-й армии любая задача была по плечу.
Нанести без промедления удар в направлении Дрездена я считал особенно важным: как раз перед Дрезденом оборонялись танковые дивизии противника, и мы этим ударом лишали немецкое командование возможности снять их оттуда и бросить против наших танковых армий. Жадов должен был сковать танковые дивизии врага. Так оно и вышло.
К ночи, как назло, пошёл проливной дождь. Темнота хоть глаз выколи. Слякоть, грязь. Наступать нелегко, а ориентироваться ещё труднее. Гитлеровцы повсюду оказывали жестокое сопротивление, особенно сильным оно было на левом фланге у Гордова и на всем фронте у Жадова. Здесь вели упорные оборонительные бои части танковой дивизии «Герман Геринг», 20-й танковой дивизии и 2-й мотодивизии противника.
Весь день на этом самом трудном участке немецко-фашистские войска предпринимали отчаянные усилия, задерживая нас. Мы продвинулись за ночь только на десять — двенадцать километров. Но зато в полосе 13-й армии Пухова и на правом фланге у Гордова наши войска прорвались вперёд на двадцать три километра, целиком выполнив задачу дня. Танкисты пока что действовали в боевых порядках общевойсковых армий.
В обычных условиях можно было вполне удовлетвориться достигнутым. Но, принимая во внимание обстановку, сложившуюся в Праге, когда был дорог каждый час, я потребовал от всех четырёх командармов — Гордова, Пухова, Рыбалко и Лелюшенко — более высоких темпов наступления. Перед пехотой стояла задача пройти за следующие сутки тридцать — сорок пять километров, а от танкистов — пятьдесят — шестьдесят. Им было приказано наступать днем и ночью, не считаясь ни с усталостью, ни с какими-либо помехами. А главная помеха состояла в том, что дождь сильно испортил дороги. Выехав в. части Гордова, я даже на «виллисе» с трудом пробрался туда по полям. Дрезден ещё не был взят. Поэтому некоторые шоссе мы не могли использовать. Войскам приходилось двигаться по проселочным дорогам и кружными путями. После дождя все было буквально перепахано и колесами и гусеницами, и это очень затрудняло продвижение.
Так обстояло дело на главном направлении. На других направлениях в этот день тоже произошли существенные события.
В восемнадцать часов командующий обороной Бреслау генерал Никгоф, убедившись в безнадежности дальнейшего сопротивления, капитулировал с сорокатысячным гарнизоном. Город был сдан уже много недель осаждавшей его 6-й армии генерала Глуздовского. Генерал Никгоф дал интересные показания, о которых немедленно доложили мне.
Оказывается, на 7 мая планировалась попытка прорыва Бреславского гарнизона на соединение с Шернером. Войска 17-й армии, входившие в группу армий «Центр», должны были одновременно начать наступление навстречу прорывающимся. Этот замысел, хотя и не осуществившийся, свидетельствовал о той мере активности, которую даже в эти последние дни своего существования проявляла группировка Шернера.
Начало нашего наступления, видимо, перечеркнуло немецкие планы, и Никгоф решил капитулировать. Кстати говоря, Никгоф передал через генерала Глуздовского письмо на мое имя, в котором просил встречи со мной, ссылаясь на то, что он не взят в плен, а капитулировал сам. Я приказал передать ему, что оперативные дела
фронта не дают мне возможности принять его, а с ним и с его подчиненными поступят так же, как со всеми остальными капитулировавшими частями германской армии.
У меня действительно не было времени для разговора с Никгофом. Кроме того, я считал, что и принципиально он не заслуживает какого-то особого отношения. Никгоф и его гарнизон проявили упорство в бою, но в последнее время, особенно после падения Берлина, оказались в явно безнадежном и бесперспективном положении, это упорство было бессмысленно и преступно, прежде всего по отношению к многочисленному гражданскому населению, скопившемуся в Бреслау.
