Юрий Семенов - Комиссар госбезопасности
И уже в машине, повернувшись к заднему сиденью, Горбань шутливо прервал серьезный разговор:
— Первый раз в жизни еду в сопровождении столь высоких представителей особого отдела. Значит, можно спокойно вздремнуть на ходу.
Командарм, пожалуй, ради того и пошутил, чтобы к слову сказать о необходимости немного уснуть, а потому, значит, желательно не беспокоить его вопросами. Он опустил голову на грудь и мгновенно затих.
Михееву тоже захотелось подремать, с непривычки он чувствовал себя разбитым, но ему неловко: было выказывать свою усталость перед бывалыми, потерявшими покой фронтовиками, в сравнении с которыми он выглядел полным сил, наспех окрещенным в бою новобранцем. Да и едва ли бы он уснул. Только измотанный организм бывалого воина вырабатывает способность моментально засыпать и пробуждаться через считанные минуты.
— Вы бы тоже соснули, — посоветовал на ухо Белозерскому Михеев, — а то ведь потом некогда будет. На день оставлю у вас Кононенко, а Плесцова сейчас, как приедем, познакомьте с делами, пока я буду занят в штабе…
Мысли Михеева вернулись к прошедшему бою, но сразу перескочили на командарма Горбаня, вспомнились его первые вопросы о стрелковой дивизии, которая находилась на марше, о неведомом ему бронепоезде, а он подумал о том, каким тщательно подготовленным должен отправляться в передовые части, где требуются предельная точность и полная определенность.
Глава 22
Решение создать чекистскую группу для ведения дальней разведки в тылу противника и подобрать в нее молодежь Грачев расценил как удачную возможность оживить контрразведывательные мероприятия. Понять его было легко. Начавшая налаживаться перед войной сложная работа вдруг словно бы отсеклась из-за вражеского вторжения, и оборвались многие связи. Пока что дали о себе знать лишь Цыган и еще трое разведчиков, но контакт с ними вскоре опять прервался.
Грачев вовсе не рассчитывал восстановить нарушившиеся связи с помощью чекистов, которых собирались забросить в тыл врага, но в будущем эти люди могли послужить надежным связующим звеном и важным источником информации из вражеских тылов.
Не медля, Грачев выехал в Киевский горком комсомола. В нем оказалось людно. Всюду толпилась молодежь. Тут выкликали по списку фамилии, там гурьбой наседали на старшего политрука и загородили коридор — не пройдешь. Все куда-то стремились, галдели.
Грачев решил для начала отыскать заведующего оргмассовым отделом Савву Доценко, с которым зимой бывал на встречах с молодежью, выступал с докладом о бдительности. Тот оказался на месте. Догадавшись, что особист зашел к нему неспроста, отозвал в сторонку, спросил:
— Что у вас, чем могу быть полезен?
— Дай пятерых очень надежных ребят. Смелых, само собой.
— Хоть двадцать подберу. Видите, наседают, на фронт рвутся. Семнадцатилетние — еще куда ни шло, а вы посмотрите на эту настырную мелюзгу, многим по шестнадцать не натянешь. И все — на фронт.
— Одного такого паренька мне и порекомендуйте. Остальных — постарше. Если кто окажется с оккупированной территории, тоже давайте, чтобы выбор был побольше.
Доценко понимающе кивнул.
— Есть такой, я его только что направил на рытье окопов. Говорит, рацию в школьном кружке Осоавиахима изучал, фашистов ненавидит, родители у него под Житомиром погибли.
— Пригласите его сюда, — попросил Грачев, заинтересованный тем, что паренек знаком с рацией.
Но, когда Доценко привел тощенького, будто заморенного, мальчонку с плаксивым личиком, Грачев чуть было сразу не отказался от него.
Поговорить было негде, и, пока Доценко подыскивал других подходящих ребят постарше, Грачев с пареньком вышли на улицу, сели на лавочку под каштаном.
— Как звать тебя? — спросил Грачев, оценив первое достоинство мальчишки — неторопливость и терпеливое ожидание того, когда заговорит старший, тем более командир.
— Миша Глухов.
— Сколько тебе лет?
— Шестнадцать и два месяца. В мае родился.
— Это хорошо, что ты любишь точность. Возраст у тебя подходящий. А чего кислый такой?
Миша пристально посмотрел в глаза командира с двумя шпалами в петлицах, будто бы решая, стоит ли высказывать все, что у него на душе, и ответил рассудительно:
— Веселиться-то не с чего… Землю рыть посылают, копайся там… Я на фронт хочу, пошлите связистом… И рацию знаю.
— Как знаешь? Принимать и передавать можешь, ключом работать?
— Умею. И на слух принимаю, — постучал Миша пальцем по коленке. — Не так быстро пока, но я натренируюсь.
— Ну ладно. Расскажи о себе, откуда ты, кто родители? Как в Киев попал?
— Из-под Бердичева я, папа шофером работал, мама на ферме. В девятый класс перешел. Эвакуировались мы, все уезжали, папа на свою машину нас с мамой посадил. На Житомир ехали. Немцы разбомбили колонну, стреляли с самолетов. Я не знаю, как целый остался..
— Ты видел родителей убитыми?
Миша вздохнул, опустил глаза.
— Видел, — тихо произнес он. — Мамка рядом лежала…
— Из родных кто-нибудь есть?
— Бабушка с дедушкой в Вологде, папины родители. А у мамы одна тетка в Хмельницком живет.
— Что же ты собираешься делать? В Вологду надо ехать.
— Не поеду, — мотнул головой Миша. — На окопы же посылают. Там видно будет. А в Вологде чего?
— Мал ты еще.
— Что же тогда сказали, возраст подходящий? Думал, возьмете, оружие дадите… — не договорил мальчишка о главном своем желании — мстить врагу.
Грачев и без того все понял и про себя прикидывал возможность использовать паренька связным, а при необходимости и радистом в тылу врага. Все складывалось в пользу юного кандидата.
— А ты зацепистый, — похвалил он Мишу. — Надо что-нибудь придумать. Посмотрим, может быть, ты и в разведку сгодишься. Пошел бы?
Глухов с недоверием посмотрел на командира, — правду, что ли, он говорит? — спросил неуверенно:
— В разведку?
— Что-то вроде того. Очень опасно.
— Возьмите, — подался грудью Миша, как будто ему отказывали. — Я не знал, где проситься… В горком пришел, я комсомолец… Возьмите меня, не ошибетесь!
Грачев положил ему на худенькое плечо руку, сказал доверительно:
— Для того и позвал тебя. О нашем разговоре никому ни слова. Даже самому близкому человеку. Понял? В другом месте еще поговорим с тобой. Часа через два поедем. Там и поешь. Жди меня здесь.
Доценко успел управиться, группа ребят уже поджидала Грачева в коридоре возле кабинета.
— Отобрал, думаю — что надо, — сообщил Доценко. — Все только-только закончили школу, активные комсомольцы, а Леша Буланов два последних года был комсоргом школы. И еще четверо неразлучных однокашников, все с одной, Гоголевской, улицы, — подметил Доценко немаловажную подробность, намекая, должно быть, на то, что с ними можно говорить со всеми сразу. — Я их прекрасно знаю, рекомендацию дадим тут же. У Строкача отец партийный работник, сам он хорошо учился, да и остальные не дурни. Разве что Платон Пилипчук маленько флегматичен. Скарлатиной болел, долбили ему тут, — потрогал себя за ухом Доценко, — но слух не нарушен, в прошлом году медкомиссию прошел в аэроклубе, с парашютом прыгал.