Эрик Перрен - Маршал Ней
Ней приказывает бригаде Фарина идти к плато, отправляя её без артиллерии, без поддержки пехоты. Генерал-лейтенант Делор возражает, появляется сам Ней, горящий от нетерпения. Делор замечает, что тяжёлая кавалерия не должна атаковать высоты, занятые пехотой, положение которой очень надёжно и удобно для обороны. Маршал ничего не желает слышать:
— Вперёд! Речь идёт о спасении Франции!{390}
В атаку послан не только Делор с бригадой Фарина, но и всему корпусу Мильо приказано поддержать их движение. Было бы неосторожно предположить, что Ней сам принял решение о начале главного наступления. Исходная идея маршала связана со взятием Ла-Э-Сент бригадой Фарина. Далее Ней мысленно возвращается к волнующему воображение действию, о котором утром говорил Император. Речь шла об атаке, в успехе которой маршал не сомневался. Ней говорил Друо, что, мол, если бы Наполеон передал ему несколько частей, он добился бы сокрушительного успеха и враз покончил бы с британской армией.{391} Подробное, но часто упускаемое из виду свидетельство полковника де Брака, офицера красных уланов, склоняет нас к мысли о том, что слишком ранняя кавалерийская атака не была экстравагантной выходкой Нея, как часто принято думать. Скорее, она была начата в силу настроения войск, их нетерпения идти в бой. Как пишет де Брак, четыре кавалерийских гвардейских полка, выведенные на передовую линию «кипели», уланы выскакивали вперёд, чтобы лучше видеть происходившее на равнине. Потом движение вперёд продолжилось, чтобы выравнять линию, затем началось движение на левом фланге. Многим показалось, что получен приказ об атаке. Пришли в движение драгуны и гренадеры, обнажившие свои сабли и, таким образом, увлекли всех остававшихся кавалеристов.{392} Момент начала атаки ещё не настал, но Ней, подумал, что Наполеон уже подал сигнал. С этого мгновения маршал решительно идёт вперёд. Сколько бы ни говорили об обстановке битвы, никогда об этом не будет сказано достаточно. Каждый участник, в том числе и Ней, полагает, что речь идёт о последнем сражении, каждый хочет покрошить побольше англичан. Именно эта нервозность явилась причиной внутреннего беспорядка в рядах французов. Коснувшись этой темы, ещё раз выразим наше сожаление по поводу того, что во главе Гвардии не было маршала Мортье.[112]
Засев во ржи, англичане готовы встретить врага; первая шеренга опустилась на одно колено, остальные расположились позади, ощетинившись штыками. Вдруг перед ними возникает маршал Ней, окружённый рослыми кирасирами, далее — егеря в зелёных доломанах и сразу же за ними — красные уланы Гвардии. Земля содрогается под копытами лошадей, тяжёлая рысь разбрасывает грязь. Ней как будто летит посреди блестящих касок и кирас, в которых отражаются черты его взволнованного лица. Все вместе образуют длинную живую ленту, пенящуюся волну. Наступающим нужно спуститься к Ла-Э-Сент, остановиться для перестроения в атакующую колонну и продолжить движение, а впереди стоят английские канониры, которые терпеливо ждут, пока французы не приблизятся меньше, чем на сто шагов. Наполеон, наблюдающий за происходящим из Бель-Альянс, восклицает:
— Этот слишком ранний маневр может иметь самые печальные последствия для сегодняшнего сражения!
Сульт выражается ещё категоричнее:
— Как и при Йене, Ней всё испортит! Он вынуждает нас действовать в одном направлении, тогда как по плану мы должны атаковать одновременно в нескольких местах.
Наклонившись к Жерому, Наполеон добавляет:
— Несчастный! За последние три дня он уже второй раз ставит под сомнение судьбу Франции.
Поглощённый своими мыслями, Император шагает взад и вперёд и удивительно быстро принимает решение:
— Теперь, когда наступление начато, нам ничего не остаётся, как поддержать его.
То, что Наполеон не одобряет происходящее, не мешает ему воспользоваться обстоятельствами. Он посылает Флао к Келлерману с приказом атаковать четырьмя бригадами кирасиров и карабинеров. Казалось бы, странное решение, так как Нею скорее нужна была пехота, а не кавалерия. Но Наполеон посчитал, что английская пехота достаточно потрёпана предыдущими атаками, чтобы быть сметённой новой конной атакой кирасиров. Позже Император обвинит Нея: «Всегда первый под огнём, он забывает о войсках, которые не находятся в поле его зрения». В действительности же и тот и другой пренебрежительно относятся к пехоте. Шесть полков 1-го корпуса с уже примкнутыми штыками находились поблизости, но приказ идти вперёд поступил только после четвёртой кавалерийской атаки.
Англичане по-прежнему удерживают позиции. Ней погубил 4000 всадников, брошенных в пекло. Он кричит, умоляет, рычит. В шуме и сумятице можно различить только отдельные слова: … Не падать духом!.. Отечество!.. Независимость…» Когда он больше не может двигаться вперёд, когда его лошадь, увязая в грязи, с ржанием пытается встать на дыбы, маршал ревет:
— Другого коня!
Весталка, Турок, Лимузен — уже три лошади маршала убиты под ним, а на Нее ни одной царапины. Веллингтон нервничает, ждёт подхода Блюхера, Наполеон надеется, всматривается вдаль, не появился ли Груши. Ней, не раздумывая, продолжает атаковать каре из красных мундиров, кавалеристы Келлермана уже присоединились к нему. Охваченный яростью отчаяния князь Москворецкий передаёт Друэ д’Эрлону:
— Держись, друг мой. Если мы не погибнем здесь от английской пули, нас убьют эмигранты.
На первый взгляд кавалерийские атаки должны были показаться страшными для оборонявшихся, но они представляли большую опасность и для атакующих. И всё же было лучше наступать, чем подставлять себя под огонь английской артиллерии, которая начинала обстрел, как только кирасиры отходили для перестроения. И голосом, и жестом Ней подбадривает людей, подвергающихся ружейному огню с фронта и обстрелу ядрами с фланга. В рядах атакующих нарастает неуверенность.
— Французы, не отступать! — многократно призывает маршал. — Именно здесь ключи от нашей свободы!
Ней в одиночку носится вдоль передовой линии, его нервное возбуждение достигло предела. Он не желает, чтобы его прикрывали собой офицеры штаба. Маршал обращается по имени к знакомым офицерам, а те отмечают его всё более и более искажённое лицо{393}. Неустанно он ищет части, которые ещё способны двигаться и убивать. Пришпоривая измученную лошадь, он мчится к бригаде карабинеров, остававшейся в бездействии.
— Карабинеры, храбрецы, за мной! Речь идёт о спасении Империи.
Генерал Бланкар сопротивляется, заявляя, что имеет строгий приказ Келлермана не двигаться без разрешения. Ней перебивает его:
