Сирил Паркинсон - Жизнь и времена Горацио Хорнблауэра, знаменитого героя морских романов С.С. Форестера
Не беспокойтесь обо мне, так как эти арабы ничего не смыслят в артиллерийском деле и чаще мажут, чем попадают в цель. Передавайте приветы от меня Пенелопе, Сарре и Джону. Как жаль, что бедняга Ровер умер почти сразу вслед за дедушкой. Мои поцелуи матушке и сестрам.
Остаюсь, мой дорогой отец,
Вашим любящим сыном —
Дж. Хорнблауэром.
Лорд Эксмут наконец отправился в путь 24 июля и зашел в Гибралтарскую бухту 9 августа. Здесь, вместо эскадры адмирала Пенроуза, он встретил пять голландских фрегатов и корвет под командованием барона ван де Капеллана, который предложил свое содействие, и чья помощь была принята. С этого времени флот лорда Эксмута составляли: «Королева Шарлотта» (100 пушек), «Неприступный» (98 пушек), «Превосходный» (74 пушки), «Минден» (74 пушки), «Альбион» (74 пушки) и «Леандр» (56 пушек), четыре британских фрегата и шесть шлюпов, четыре бомбардирских судна и пять канонерок, а также еще и голландская эскадра из шести вымпелов.
Эти силы были вполне достаточны для исполнения задания, для которого они были предназначены: оказать давление на дея, чтобы он выполнил выдвигаемые перед ним требования, уничтожить алжирский флот в его главной базе и принудить к молчанию большинство береговых батарей. 27 августа Эксмут отплыл для нанесения удара по Алжиру и огонь был открыт в три часа пополудни. Это была ужасная бомбардировка, которая продолжалась даже после захода солнца, и залпы не смолкали даже после полуночи. Флот дея был сожжен, его батареи по большей части выведены из строя, а город — засыпан ядрами и бомбами. Расход боеприпасов оказался невероятным (50 000 выстрелов за девять часов), а убитых и раненых было больше, чем в битве при Копенгагене. На следующий день дей сдался, освободил всех рабов, возвратил все деньги, полученные в качестве выкупов, и обещал более не обращать пленных в рабство. Бесспорно, это была знаменательная победа.
Место Хорнблауэра было рядом с главнокомандующим, и всю битву он провел под жестоким огнем. Нам известны лишь два эпизода в этой битве, когда ему удалось принять в ней личное участие. Первый был связан с организацией отражения снайперского обстрела флагманского корабля с оконечности одного из молов. Что касается второго, то Хорнблауэр лично поднялся на топ бизань-мачты, чтобы доложить Эксмуту об обстановке, открывавшейся поверх уровня клубов порохового дыма. Однако судьба по-прежнему хранила Хорнблауэра — за весь бой он так и не получил ни единой царапины, несмотря на то, что вокруг него падали раненые и убитые. Под его командованием также удалось организовать прикрытие отступления поврежденного «Неприступного». Эксмут отдал ему должное в своем письме, позднее опубликованном в «Газетт», но участие в алжирской битве не принесло Хорнблауэру новых отличий — возможно потому, что он и без того был достаточно награжден ранее. Он стал Командором ордена Бани, количество кавалеров которого значительно увеличилось в 1815 году, и еще долгие годы ему не суждено было получить ни одной новой награды. В отличие от него лорд Эксмут, например, стал виконтом, Милн — командором ордена Бани, шестеро капитанов получили рыцарский крест этого ордена, а большинство первых лейтенантов были произведены в капитан-лейтенанты. 5 октября флот бросил якоря на Спитхедском рейде, а 8-го лорд Эксмут спустил свой флаг, наконец сходя на берег после сорокалетней службы. Единственной наградой Хорнблауэра стало то, что Барбара приехала встречать его в Салли-порт, когда 6 октября он высадился на берег. Теперь уже не могло быть сомнений в их полном примирении. Перед тем, как отправиться в плавание, он написал ей, предупреждая о возможной битве, и она надеялась, что ее муж уцелеет, чтобы рассказать об этом сражении. Если бы он погиб, ей оставалось бы только вспоминать, как мало дала ему такого, ради чего стоило жить. Более того, она никогда не узнала бы, не поставил ли он свою жизнь на кон вполне осознанно, подобно другому, гораздо более знаменитому моряку, который сделал это в 1805 году. Ее радость от его возращения живым и невредимым была искренней и всеобъемлющей, что мы знаем из записки, которую леди Барбара переслала Хорнблауэру 5 октября — клочка бумаги, который он впоследствии бережно сохранил:
Гостиница «У Джорджа», 5 октября
Любимый мой! Ты жив — и это самое главное в мире! Я здесь вместе с Ричардом, и каждый день в течение последней недели мы вглядывались в даль, ожидая, наконец, увидеть твои паруса. Каждый день после твоего отплытия я проклинала себя за свою дурацкую гордость, из-за которой нам пришлось так надолго расстаться. Это моя вина, что я первая оставила тебя, а потом я вновь провинилась перед тобой. Если бы ты погиб, я должна была бы умереть со стыда от сознания того, как мало я сделала для тебя. Сейчас я надеюсь вымолить у тебя прощение и доказать это моей самой горячей любовью. Я обещаю это и не нарушу своего обещания, так как теперь знаю, когда и в чем мы ошиблись. Когда завтра ты сойдешь на берег, то увидишь нас в Салли-порт и убедишься, что я твоя более чем когда-либо раньше.
С любовью —
Барбара.
Нам позволительно думать, что каждый из них сильно страдал во время этой вынужденной разлуки. Хорнблауэр, похоже, все же научился кое-чему у Мари и вернулся к Барбаре с большим пониманием того, что может ей дать, а также о том, что может получить от нее. Что же касается Барбары, то мы не знаем, как развивался (и развивался ли) ее венский роман. Он мог закончиться всего лишь безобидным флиртом, но мы можем предположить — на основании всего лишь догадок — что ее венгерский барон не удовольствовался одними лишь поцелуями. Возможна она и рассчитывала исключительно на платоническую любовь, но это чувство все-таки как-то не вяжется с известной нам репутацией барона. Мы можем лишь предположить, что она сама научилась от барона большему, чем ее муж — от Мари де Грасай, и что в своей интимной жизни в 1816 году Горацио и Барбара были счастливы гораздо больше, нежели когда-либо раньше. Конечно же, в браке большой леди с мужчиной, гораздо ниже ее по социальному положению, всегда присутствует некоторая напряженность. С этой точки зрения каждый из них (на своем уровне) обрел новый опыт и не имел оснований в чем-либо упрекать другого. С этого момента им предстояло уже практически всегда жить в мире и согласии. Конечно, представляется соблазнительным завершить эту главу знаменитой фразой из старой няниной сказки: «И с тех пор они жили долго и счастливо до конца своих дней». Но это не так — ведь жизнь есть жизнь.
Если наши общие наблюдения могут послужить поводом к обобщению, то стоит заметить, что их брак, как и множество других, состоял из чреды взлетов и падений. Чем эти отношения отличаются от современных нам браков, так это некоторым несоответствием возрастных категорий. Герцогу Веллингтону при Ватерлоо было всего сорок шесть лет, а между тем эта битва знаменовала собой конец его действительной службы. Мужу его сестры Горацио Хорнблауэру в сражении с алжирским деем было сорок лет и, хотя он еще не раз выходил в плавание, ему больше никогда уже не суждено было принять участие в битве. Таким образом, для них обоих завершающий период их карьеры в роли стареющих государственных деятелей был гораздо более длительным, чем пребывание на пенсии в наши дни. Проведя на войне двадцать лет, Хорнблауэр в течение следующих сорока оставался известной в обществе персоной. В течение всего этого периода — гораздо более длительного и менее богатого событиями — Барбара была для него идеальной женой, женщиной, которая с годами сохранила свою красоту и способна была уверенно вести себя в любой обстановке. Судя по ее портретам, она, строго говоря, была в 1848 году даже более красива, чем когда-либо перед 1820-м. Комментируя же тот факт, что «несовместимость характеров» является в некоторых странах, например в Соединенных Штатах, основанием для развода, один из замечательных авторов как-то высказал свое удивление тем фактом, что он видел много счастливых супружеских союзов, но среди них не было ни одного, который можно было назвать браком двух «совместимых» людей.
