Валентин Аккуратов - Лед и пепел
После обеда всем экипажем пошли в кино. По пути остановились у витрины магазина, торгующего оружием, зашли. В большом зале стояло несколько пулеметов и две пушки с указанием цены на этикетках. Продавцы сейчас же оиружили нас, показывая и расхваливая карабины, пистолеты и охотничьи ружья. Никаких разрешений на покупку оружия не требовалось, даже на пулеметы и пушки Нас это очень развеселило, ибо Чечин тут же стал торговаться, рассматривая вьючную горную гаубицу. Нам с трудом удалось увести его из магазина. За ним долго бежал продавец, расхваливая гаубицу и доказывая ее дешевизну.
В большом, прохладном кинозале мы с интересом просмотрели фильм «Диктатор» — острую и злую пародию па Гитлера и его окружение, на национал–социализм. Маленького, жалкого еврея парикмахера, удивительно похожего внешне на Гитлера, беспечно шедшего после работы домой, личная охрана Гитлера принимает за фюрера, и его увозят вершить государственные дела. Зал гудел от хохота, видя проделки парикмахера.
В зрительном зале можно курить, есть мороженое, жареную кукурузу, пить пиво из металлических банок. Сеансов нет, фильм идет непрерывно. Места не нумерованные, цена одинакова для всех рядов, двадцать центов, то есть равна стоимости пачки сигарет. Кстати, сигареты всех наименований стоят одинаково, и американцы говорили с гордостью, что президент, Форд и рабочие курят одни и те же сигареты. Зато сигары продаются по сортам от двадцати центов до трех долларов за штуку. Тут, конечно, о равенстве между рабочими и Фордом уже не говорится, и мы не видели, чтобы рабочие курили даже двадцатицентовые сигары. Зато на портретах бизнесмены нигде не обходятся без толстой сигары, которая является как бы знаком качества человека, преуспевающего в делах.
Из кино возвращались в сумерках. Несмотря на сравнительно раннее время, по местному девять вечера, пешеходов на улице было уже немного, но автомобильные потоки не уменьшились. Душный, влажный воздух с запахом бензиновых паров, йода и соли не располагал к гулянию. Хотелось поскорее добраться до прохлады номера, лечь в постель и уснуть, чтобы не видеть этой самодовольной, чужой жизни. Помимо нашей воли все наши думы уносились за океан, к родной земле. Там каждый клочок ее поливался кровью, тысячи людей оставались без крова… От боли хотелось выть. А тут торгуют пулеметами Гочкиса и горными гаубицами! Пьют виски, курят гаванские сигары и млеют от стриптизов. Бог, если ты когда–либо был, как ты мог допустить такое?! И потому, что не было бога, мы злились на себя, не находили места.
К ужину спустились мрачные и озабоченные. Заметив это, Петр Петрович Иванов извиняющимся тоном сказал:
— Понимаю ваше настроение. Посол запросил товарища Молотова, ждем ответа.
— Нам надо возвращаться в Москву, задание мы выполнили. Чего ждать? Сейчас каждая боевая машина на счету, тем более дальнего действия! — не скрывая негодования, возразил Черевичный.
— Возможно, готовится новое задание или решается вопрос: идти вам своим ходом или же возвращаться с конвоем морских судов. Москва очень внимательно следила за вашим полетом, а сейчас в Арктике глубокая осень с ее непогодами…
— Ну, нет, товарищ консул! Пришли на своей машине и уйдем на ней! С любым заданием! Но только не на борту морского корабля! Я официально прошу вас, как представителя Советской власти в Америке, дать Молотову депешу, что экипаж готов к выполнению любого задания, но на Родину вернется только на своем самолете! — горячо и безапелляционно заявил Черевичный.
— Депешу я дам, но пока прошу вас запастись терпением. Посмотрите людей и себя покажите. А то ведь вот что пишут о вас в газетах: «Советские офицеры, оказывается, пользуются за столом ножом и вилкой, ловко подвязываются салфеткой и кушают без чавканья…»
— Ну, змеи! — вырвалось у Чечина.
— Это еще не все, слушайте: «…одеты в костюмы отличного покроя, мягкой добротной шерсти. Держатся свободно и с достоинством. В ходу юмор, эмоциональны. После еды благодарят не отрыжкой, а кивком головы или добрым словом: «Спаси бог…»
Тут мы не выдержали и дружно расхохотались.
— Вы представляете, как до вашего появления могли думать о России жители Сиэтла, дезинформированные борзописцами. Вы молоды, и я одобряю, что вы рветесь в бой. Но здесь — тот же фронт! Выпьем за выдержку, а она мать победы. За Победу, друзья мои!
— За Победу!!!
После таких слов настроение наше поднялось. Во время нашего разговора к нам неожиданно подошел солидного вида господин с солитером на толстом безымянном пальце, схватил стул, вскочил на него и, подняв бокал с шампанским, крикнул:
— Гитлер и его кровожадная свора — позор человечеству!
И далее последовала непродолжительная, но эмоциональная речь, в которой были явлены все пороки Гитлера и его приближенных.
Спрыгнув, господин, улыбаясь, подошел к нам и стал всем бурно пожимать руки.
— Вот змей! Как он здорово разделал всех прихвостней фюрера, да и его самого! — крутил головой Чечин.
Сидящие за другими столами стали высказывать нам пожелания победы над нацистами. К концу ужина мы здесь были свои. За нас поднимали бокалы. Вдруг, среди всей этой шумихи, отстраняя всех, к нам подошел, пошатываясь, долговязый господин и с ненавистью, по–русски, произнес:
— У, красная сволочь! Скоро вам конец! — и заговорил по–английски, обращаясь к залу.
Мы не успели сообразить, что к чему, как молодой парень, стоящий с ним рядом, схватил его за галстук и молниеносно нанес такой удар, что долговязый рухнул на пол, тут же пятеро молодцов выбросили его за дверь. Подойдя к нам, они стали виновато объясняться, что этот человек — профашист, он получил свое, но дешево отделался.
— А ребята–то что надо! Пожалуй, с ними можно дружить, — говорил Виктор Чечин, когда наутро мы ехали к гидроаэродрому.
Ехали кружным путем, чтобы лучше увидеть город. Один из заливов мы переезжали по огромному бетонному мосту. Перед въездом каждая машина останавливалась и платила двадцать центов за переезд. Маслюк объяснил нам, что мост построен недавно муниципалитетом, сборы идут на погашение средств, затраченных на строительство. С нас двадцати центов не взяли — мы гости Сиэтла. Па выезде с моста нас попросили оставить свои автографы в книге почетных людей города.
У въезда на военно–морскую базу, в акватории которой размещался гидроаэродром — никакой охраны, и мы проехали, не останавливаясь. Самолет наш стоял в большом ангаре на колесной тележке и тоже без всякой охраны, с раскрытыми входными люками. Но все было в порядке.
Подошла группа офицеров во главе с комендантом гидроаэродрома. Через Френкеля они стали задавать вопросы, как мы летели, холодно ли в Сибири. Разговорились. Видя на штурманском столе томик Лонгфелло «Песнь о Гайавате» и книгу Марка Твена «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура», американцы были поражены и обрадованы. От специальных вопросов о полетах они перешли к расспросам о литературе, искусстве в СССР, системе образования.
