Майя Бессараб - Лев Ландау
— Коруша, — сказал он жене, — к нам идет какая-то девушка. Кажется, очень хорошенькая.
Девушка поздоровалась, назвала себя.
— Я студентка факультета журналистики, — сказала она. — Разрешите задать вам несколько вопросов.
— Пожалуйста.
Она заглянула в свой вопросник:
— Здесь о стандарте мышления…
— О чем?
— Ну, что плохо, когда все мыслят одинаково…
— Почему? Если люди мыслят одинаково, но здраво, это неплохо. А если по-разному, но глупо, ничего хорошего в этом нет. Кроме того, надо говорить «мышление», от слова «мысль». Если вы говорите «мышление», то это от слова «мышь».
Девушка покраснела, но продолжала:
— Как вы относитесь к мыслящим машинам?
— Наличие мыслящих машин объясняется тем, что имеются люди, которые плохо мыслят. Совершенно очевидно: чего не могут машины, так это мыслить.
— Но вы знаете, сейчас многие занимаются проблемой думающих машин.
— Мало ли глупостей делается на свете! Это очередная глупость.
— Последние опыты по телепатии… — начала было корреспондентка.
— Телепатия — тоже глупость, — перебил ее академик.
— Но ведь есть истины, к которым надо привыкнуть, настолько странными кажутся они вначале.
— Верно.
— Как же это объяснить?
— Видите ли, природа часто представляется нам парадоксальной потому, что в двадцатом веке наука стала глубже. Возникли теории, опровергающие привычные понятия.
— Значит, можно сказать, что двадцатый век — век парадоксов?
— Да, — ответил ученый.
— А вы бы могли привести пример такого парадокса?
— Частицы, которые не находятся ни в каком месте пространства.
— Ни в каком?
— Ни в каком.
— Странно…
— Вот именно. Но это факт. Он доказуем. Для вас это странно, вы представляли это иначе. Но привыкать к новым истинам обязательно.
— А если кто не хочет?
— Тот дурак, — невозмутимо ответил он. — В науке истина всегда пробивает себе путь.
— Истина — да, — девушка вздохнула. — А вот очень талантливые люди иногда не могут пробиться…
— Нет, если человек талантлив, он пробивается.
— А если ему не хватает, ну, смелости?
— Талант включает смелость. Конечно, делать вид, что ты талантлив, совершенно недостаточно.
— А что такое талант?
— Способность создавать новое в науке.
— Лев Давидович, но все-таки по каким признакам вы определяете талантливого человека?
— Не по болтовне, а по работам.
— Оригинальность входит в понятие таланта?
— Новизна входит.
— Спасибо, Лев Давидович, я больше не могу вас задерживать…
— Но я, знаете ли, никуда не тороплюсь…
— Я отняла у вас слишком много времени. Вы разрешите мне приехать завтра?
— Буду очень рад, — галантно отвечает Дау.
На другой день она явилась с немыслимым начесом, изменившим милое, по-детски наивное личико.
— Первое, к чему стремится девушка, — обезобразить себя прической, — высказался Дау.
Однако корреспондентка не поддержала ненаучного разговора. Она достала из желтой папки новый вопросник.
— Лев Давидович, любите ли вы искусство?
— Люблю. Поэзию, живопись, кино, театр.
— Ваш любимый писатель?
— Гоголь. Читать его можно бесконечно.
— А поэт?
— Лермонтов.
— Это в русской поэзии?
— Нет, в мировой: Лермонтов величайший поэт всех времен. О его гибели до сих пор нельзя думать без боли.
— А еще кто?
— Много. Пушкин, Некрасов, Жуковский, Гумилев, Блок.
— Вы Пушкина назвали после Лермонтова?
— Это очень субъективно. Лермонтов мне ближе, я его больше люблю. Ну уж конечно, и его прозу, которая, по-моему, несравненно сильнее, чем у Пушкина.
— Вы назвали Жуковского?
— Да. Люблю баллады Жуковского. Вначале я учил их для тренировки памяти, да так и запомнил навсегда. Хорошие стихи легко запоминаются.
— Ваш современный любимый поэт?
— Очень люблю Симонова. Я старый симонист.
— А басни вы любите?
— Люблю.
— Крылова?
— Не только Крылова. У Михалкова, например, есть отличные басни, и немало.
— Назовите ваших любимых советских писателей.
— Всех перечислить трудно. Многие книги я прочел с удовольствием.
— Почему необходимы литература и искусство?
— В них изображены люди, жизнь. Это интересно нам. И это будет интересно нашим потомкам.
— А если жизнь изображена неверно?
— Фальшивые картины и книги никому не нужны.
— Лев Давидович, вы любите музыку?
— Нет. Мне слон на ухо наступил. И потом в детстве меня насильно учили играть на пианино.
— Так вначале всех учат насильно.
— Это неверно. Ничего хорошего такие методы не дают.
— А оперу вы любите?
— Не-ет. Орут ужасно!
— Ну а балет?
— Терпеть не могу. Но это, разумеется, мое личное мнение. Я знаю многих людей, которые без ума от балета. Дело вкуса.
— А драму любите?
— Да.
— А кино?
— Очень. Пожалуй, лучшая из всех когда-либо виденных мной картин — «Баллада о солдате».
— Она ведь такая простая…
— Это и ценно. Нет ничего хуже «режиссерских находок».
— Лев Давидович, как вы относитесь к современной живописи?
— Я не люблю умничанья, и картины, где умничают, — ужас. В искусстве важно: нравится людям или нет. Самое главное в искусстве — правда. Природа здорово устроена! Но только трудно дойти до истины, да еще надо с трудом отказаться от неверных, но, казалось бы, менее парадоксальных положений.
— А в науке есть шаблоны?
— Нет. Если новая работа — она оригинальна, если повторение — она никому не нужна.
Появляются врачи.
— Насколько я понимаю, — говорит врач, — вы тут ведете научные беседы?
— Околонаучные, — уточняет Дау, — о науке мне сейчас еще рано говорить, надо сначала посмотреть последние журналы…
— Лев Давидович не верит в телепатию, — заявляет студентка.
— Как? — ужасается доктор. — В этом много скрытого смысла.
— Вот именно. Скрытый смысл можно усмотреть в любой глупости. Телепатия — обман трудящихся в чистейшем виде…
— Однако и за рубежом…
— За рубежом? — перебивает Дау. — Но буржуазии нужен обман. А вот нам он ни к чему.
— Но, согласитесь, в науке ведь есть необъяснимые явления.
— Нет! Любое явление науки можно объяснить. А жульничество — нельзя. В этом и состоит разница между ними.
После врачебного осмотра Дау спросил, когда прекратится боль в ноге.
— Терпение, Лев Давидович, терпение, — ответил врач. — Лучший лекарь — время. Знаете, если бы я был на вашем месте, я бы мог не думать, что у меня болит нога. Попробуйте! — Он сделал паузу. — Получается?
