Василий Шевчук - Командир атакует первым
Быстро летели апрельские дни. К нам зачастил командир дивизии со своими офицерами. Это уже явный признак: время "Ч" приближается. Генерал Баранчук часто беседовал с летчиками, с командирами подразделений, со мной как с командиром полка. Немало ценного я вынес для себя из этих бесед. Баранчук строго предупредил:
- Вылетает половина полка и больше - твое место в воздухе. Небольшие группы - командир полка руководит с земли. Но всегда атакует первым!
- Это я уже понял, товарищ генерал.
Впервые за все время напомнил он мне о раненом позвоночнике:
- Так-таки он тебя и не беспокоит? Только правду. Сейчас уже бояться нечего. До конца войны долетаешь... А там врачи будут смотреть.
Пришлось сознаться, что положение неважное. Нет, не с позвоночником, а с корсетом. "Кольчуга" грузина сапожника стойко переносила все невзгоды военного кочевья, воздушных боев, но уже потерлась, расползлась. А без корсета, особенно в воздухе при перегрузках, травма давала о себе знать.
- Точно? Все дело в этом корсете? - испытующе поглядев на меня, спросил комдив и тут же загремел: - А чем у тебя врач занимается? Это его прямая обязанность - лечить... в смысле следить... короче, пусть он обеспечивает твою боеспособность и ремонтирует этот корсет-жилет.
Баранчук успокоился:
- А сейчас пойдем, поговорим с личным составом.
Командир дивизии выступал с подъемом, горячо. Он сказал, что приближается решительный день войны с фашизмом, день Великой Победы. "Воевать нужно дерзко, смело, умело", - призывал Баранчук, и весь полк, затаив дыхание, слушал генерала...
Я давно убедился в важности выступления перед решающими боями старших командиров, политработников. Уже сам факт их выступления, воодушевляющей речи настраивает людей на боевой лад, поднимает в их глазах значение предстоящих событий. К тому же, опыт, знание дела, личный авторитет руководителя оставляют большой эмоциональный след в сознании людей. Так было и на этот раз. После митинга в эскадрильях состоялись открытые партийные и комсомольские собрания, на которых не только коммунисты и комсомольцы, но и беспартийные давали слово драться с врагом, обеспечивать боевые вылеты лучшим образом.
Перед самым отлетом генерал Баранчук поставил мне уже конкретную задачу.
- Завтра с утра небольшими группами перегоняешь полк на аэродром Газель. Небольшими группами - чтобы немцы не засекли массовый перелет нашей авиации к линии фронта. Так же - парами, четверками - организовать облет района. Посмотреть с воздуха на передний край, на цели, которые изучали на земле. Начеку дежурные экипажи. Чтобы ни один самолет противника не налетел на аэродром. Остальное все, как разыгрывали. Впрочем, учти, что на первый день наступления у штурмовиков будет не совсем обычное задание. Какое? Узнаешь. Нам, истребителям, задача одна и та же - чтобы ни один "ил" не был сбит...
Берлин - Прага
В эту апрельскую ночь, как и всегда, я проснулся ровно за одну минуту до зуммера полевого телефона, коробка которого стояла у изголовья кровати. Тоже, видимо, профессиональное качество военного человека - просыпаться за несколько секунд до часа, назначенного на подъем.
Вчерашний день был похож на сотни таких же, давно ставших привычными, фронтовых дней. Доклад оперативного, разговор со штабом дивизии, совещание руководящего состава полка, задачи на день, организация вылетов, их разбор, определение боевых расчетов групп, вылетающих завтра, подготовка летчиков, ведущих групп к выполнению предстоящих заданий, уточнение задач у командира дивизии.
Да, вчерашний день ничем не отличался от предыдущих и в то же время был не совсем обычным. И разница эта - прежде всего в настроении людей. Конечно, никто, в том числе и я, не знал сроков наступления. "Когда?" - этот вопрос задавал себе каждый из нас. Ответить на него еще три-четыре дня назад было невозможно. Но последние события говорили о том, что скоро, очень скоро. Во-первых, мы перелетели на аэродром, расположенный в восьми километрах от реки Нейсе, на противоположном берегу которой укрепился противник. Во-вторых, полеты мелкими группами для знакомства с линией фронта, характерными ориентирами. В-третьих, что самое главное, митинг, проведенный политотделом дивизии, выступление на нем генерала Баранчука. И, наконец, задание, полученное на сегодня: выделить группы не менее десяти - двенадцати истребителей для сопровождения штурмовиков. Значит, вылеты будут массированные, а так мы обычно летаем во время наступления.
Уже к вечеру комдив вызвал к телефону, поговорил о погоде на завтра, поинтересовался настроением людей и довольно-таки будничным голосом предупредил, что на завтра готовность полка к вылету в три тридцать. Уже совсем поздно поступил приказ: в четыре утра объяснить личному составу задачи на наступление - а днем о сроках наступления никто не знал.
Никто не знал, но все чувствовали: скоро! Во второй половине дня заместитель по политической части майор Кузьмичев попросил разрешения провести в эскадрильях партийные собрания. Я удивился:
- Иван Федорович, два дня назад проводили. Есть ли необходимость?
Оказалось, что есть. В партийные организации поступило довольно много заявлений о приеме в партию. Откладывать такое дело было бы неправильным. Я уже давно обратил внимание, что приток заявлений о приеме в партию возрастал именно вот в такие знаменательные дни. В начале войны он увеличивался во время ожесточенных боев с наступающим противником, поздней - перед наступлением и в его ходе, когда от людей требовался огромный труд, самоотверженность, мужество. В спокойные дни, во время затишья, солдаты и офицеры словно стеснялись сделать этот большой определяющий шаг. Да, сила партийного влияния всегда велика, но во сто крат она возрастает в трудные и ответственные моменты.
В этот день кандидатами в члены партии стали несколько молодых летчиков, солдат-механиков, офицеров-техников. Мы с Кузьмичевым поздравили каждого и пожелали им достойно выполнить воинский и партийный долг в предстоящих боях.
О том, что люди предчувствуют события, говорил и маленький, на первый взгляд, незаметный факт. Когда я поздно вечером уходил из штаба, один из писарей все еще ставил штампы на конверты наших писем на родину, лежащих большой пухлой пачкой.
Отправил и я письмо Шуре - всего несколько строчек. На большое времени не было. Сообщил, что жив-здоров, что, судя по всему, войне скоро конец и настанет день долгожданной встречи...
Раздался зуммер. Оперативный дежурный поздоровался, доложил, что все нормально. Пока я разговаривал по телефону, Кузьмичев, спавший на соседней кровати, уже встал. С его помощью я зашнуровал корсет, приведенный в порядок врачом, и, как всегда, тепло подумал о старом сапожнике из Тбилиси.
