Василий Топильский - Розы на снегу
Голос Милы Филипповой приглушил остальные:
— Погодите! Не с того мы начали. Наверное, и рацию нам дадут, и связь наладим, и задания будут. Ну и… — Она проглотила комок в горле. — Словом, каждому хочется идти гонцом через фронт. Сегодня это решится. А вот с чем он пойдет? Что расскажет, покажет? Прежде чем посылать, надо подумать об этом, чтобы на Большой земле поняли нас, узнали, кто мы.
— Письмо! Надо письмо передать Красной Армии. И каждому подписаться, — предложил Олег Серебрянников.
Подпольщики стали горячо обсуждать текст письма.
2
Долгое время Остров оставался пограничным городом. Как и положено, в нем стоял погранотряд. Школа имени Ленина, в которой учились будущие подпольщики и где Клава Назарова работала старшей пионервожатой, шефствовала над пограничниками. Ребята дорожили своей дружбой с военными, гордились ею.
Кто лучшие среди пионеров и комсомольцев города ворошиловские стрелки? Конечно же они, шефы пограничников из школы имени Ленина! Кому разрешается, на зависть другим, приходить в погранотряд учиться верховой езде? Ученики какой школы первыми валом валят на военно-спортивные соревнования пограничников, особенно конные — со стрельбой на скаку и вольтижировкой? В чью школу чаще всего приходят подтянутые военные в фуражках с зеленым верхом и бурно аплодируют, когда на школьной сцене их юные друзья лихо отплясывают матросское «Яблочко» или поют «Орленка»?
Да что там говорить, все в Острове знали, кто эти счастливчики.
А разве такое можно забыть? Вот колонной идут в ногу школьники, прислушиваясь к дроби барабана.
— Выше голову! Громче горн!
Выходят на площадь. Подтянулись. Сорок шесть мальчишек и девчонок идут на праздничную линейку. Сейчас их примут в пионеры. Шествие привлекло внимание. Площадь — людное место. Здесь большой крытый рынок, где всегда шумно, пахнет сеном, парным молоком, яблоками. На какое-то время приумолкла рыночная суета — ребят заметили, все смотрят на них.
Колонна вышла в центр площади и остановилась перед кустами густой сирени. Невысокая металлическая решетка ограждает вход в этот неожиданно тихий посреди бойкого места уголок. Под зелеными ветвями — скромная могила. На обелиске надпись:
«Здесь похоронены павшие в борьбе за власть Советов в 1918—1920 гг. в Островском уезде — Матвей Егоров, Иван Забелин, Телятников, Хорошаева, Яковлев».
Умолк горн. Ребята выстроились в шеренгу лицом к обелиску. А рядом — другая шеренга. Это замерли в строю пограничники. Сегодня они повяжут ребятам красные галстуки.
Клава Назарова оглядела своих питомцев. Поправила расшитую тюбетейку, закинула за плечи длинные темные косы. Громко и отчетливо произносит она слова торжественного обещания. Ребята дружно повторяют вслед за вожатой…
И снова тишина. Самая важная минута наступила: военные в зеленых фуражках повязывают красные галстуки.
— К борьбе за великое дело Ленина будьте готовы!
— Всегда готовы!
Такое не забывается.
Солнце в зените. Небо чистое-чистое. Новорожденный пионерский отряд шагает по площади — обратно к школе имени Ленина на свой первый сбор. Шагает отряд, а по обе стороны колонны, словно эскорт почета, четким военным шагом идут пограничники. Весь город завидует.
3
И вот подпольщики сидят теперь в наглухо зашторенной комнате и пишут письмо Красной Армии. Им есть о чем рассказать.
Когда гитлеровцы вступали в город, Саша Козловский, Коля Михайлов, Костя Дмитриев и Нюра Иванова под огнем, в прошитой пулями лодке, перевозили раненых бойцов через Великую.
А сколько собрали оружия в тайниках за Рядобжей!
А листовки, расклеенные в деревнях!
А эта история с отправкой молодежи в Германию! Весь город о ней говорил. Сборный лагерь фашисты устроили в ограде Симанского монастыря, что стоит на другом берегу Великой, почти напротив дома Клавы Назаровой. По заданию организации Саша Козловский и Нюра Иванова поступили работать в полицию и накануне, когда должен был быть подан эшелон, подпоили самогоном охрану и открыли ворота лагеря. Да еще уничтожили списки подлежащих к отправке.
А скольких раненых спасли и переправили в лес!
Как было не рассказать и о том, как Лева Судаков, устроившись киномехаником, сумел сжечь киноленты пропагандистских кинокартин гитлеровцев. Сам Лева до того «старательно» тушил пожар на виду у всех, что его пальто сгорело.
А диверсия на лесопильном заводе!
Разве стоило умалчивать и о том, как Костя Дмитриев и Коля Михайлов, подрядившись по зиме ездовыми в большой обоз, который вез в Опочку артиллерийские снаряды, сумели под покровом темноты и метели сбросить в снег немало снарядов? Когда в Опочке хватились, ездовых — крестьян из приостровских деревень — уже отпустили по домам.
Подпольщики написали о своей готовности здесь, в тылу врага, выполнять любые задания командования Красной Армии…
— Жаль, однако, что нет Саши, — сказала Нюра Иванова, — а то бы можно и про рейд написать. Как-то он там у них проходит?
Все переглянулись. Да, пока они здесь пишут это письмо, может быть, Саша Козловский с товарищами ведет бой с фашистами…
Александр Козловский.
Через Козловского подпольщики поддерживали связь с партизанами. В последний раз, когда Саша был в Партизанском крае, ему и еще четверым парням поручили побывать в нескольких деревнях как можно ближе к городу и уничтожить полицейские посты.
…Послышался условный стук. Назарова открыла дверь, и в комнату вошел… Козловский.
— Сашка! — радостно воскликнули Олег и Лева. — Вот здо́рово!
Посыпались вопросы. Козловский, как обычно, отвечал скупо: прошло все хорошо. Правда, в засады попадались, но благополучно выходили из положения. Словом, задание выполнено.
— Молодчина, Сашок. Садись читай письмо, — сказала Мила.
— Какое письмо? Куда? — спросил Козловский, с недоумением оглядывая возбужденных друзей.
И тут Клава решительно произнесла:
— Пусть Саша и понесет письмо.
Никто не возражал. Решили, что Саша пойдет не раньше, чем в начале сентября. Кроме письма возьмет чистые бланки оккупационных паспортов и другие документы — их достала в комендатуре Мила Филиппова.
— Отправим с тобой Еву, дочь врача Хайкина. Оставаться ей в Острове больше нельзя, — сказала Клава. — И еще, видимо, Саша, будут у тебя спутники. Двое военнопленных хотят вернуться в строй. Это Овчинников и Воронов. Рядобженцы наводили о них справки: как будто все в порядке. Они расконвоированы, одного определили обувь шить, другого — столярничать. Так что уйти им нетрудно.
