Василий Топильский - Розы на снегу
Железнодорожная станция Себеж, расположенная на магистрали Рига — Москва, имела особое значение. Дело в том, что именно здесь обрывалась широкая колея стального пути и далее на запад шла узкая. В Себеже на рампе перегружались все эшелоны, следовавшие к Москве и через Новосокольники к Ленинграду. Поэтому к станции было приковано внимание разведки советских войск. Связанный с нею Лапшов поручил юным подпольщикам установить постоянное наблюдение за станцией. И ребята, которые раньше под любыми предлогами отказывались работать на гитлеровцев, вдруг загорелись «потрудиться на благо Великой Германии», как заявил при поступлении на работу Борис Кузьмин.
Борис стал слесарем, Саша — его помощником. И хотя первый заказ — оконная рама оказалась кривой и косой и никаким образом не вставлялась в оконный проем, зато из окна слесарной будки были отлично видны все проходящие эшелоны. Позднее младший Боровков работал на линии связистом.
Через каждые два-три дня собирались у кого-нибудь из ребят, чаще у Бориса, расставляли домино и извлекали обрывки газет, спичечные коробки, клочки бумаг, испещренные данными своей разведки. Петр Защеринский записывал. Этот удивительно энергичный и смелый парень, уже воевавший в армии и бежавший из плена, вскоре стал незаменимым помощником Лапшова на станции.
— Прошло четыре эшелона с живой силой, — читал Саша запись на пачке из-под папирос. — Двенадцать платформ с танками.
Затем Петр Боровков называл номера и марки автомашин, проходивших по шоссейной дороге, за которой вел наблюдение. В записях Защеринского появлялись треугольники, полосы, изображения оленей и другие знаки, обозначавшие род войск, шифры воинских поездов, автоколонн врага.
Помимо основной работы на станции гитлеровцы заставляли ребят выполнять всевозможные тяжелые вспомогательные работы. Изнурительный труд был не под силу пятнадцати-шестнадцатилетним подросткам. Однажды Николай Иванов не выдержал — опустился на шпалу. Тотчас возле него выросла приземистая фигура надсмотрщика. Фашистский холуй взмахнул плетью.
— Не смей, гад! — крикнул младший Боровков и схватил рыжую волосатую руку, сжимавшую плеть.
После работы Александра трое дюжих гитлеровцев били плетками.
Александр Боровков.
Еле пришел в себя дома. Мать, тихо плача, прикладывала к окровавленной спине свинцовые примочки. У изголовья сидел Петр. Марийка испуганно жалась к старшему брату. Открыв глаза, Сашка заплакал громко, по-детски.
— Я не могу больше, не могу. Они били меня, Петя, понимаешь, били, как крепостного, как римского раба. Били при всех, при девчонках.
Петр незаметно вытер набежавшие слезы и, стараясь говорить повнушительнее, сказал:
— Остапа Бульбу тоже били, пытали, а он молчал.
— Я тоже молчал, когда били. — Сашка рванулся, из рубцов засочились алые струйки и побежали по худому загорелому телу. — И пытать будут — не пикну. Но я не могу больше покоряться. Партизаны воюют, а мы, мы сидим и чего-то ждем.
Петр положил на горячую голову брата руку:
— Успокойся, Сашок. Недолго осталось ждать. Скоро наши придут, вот увидишь, скоро. А бороться мы тоже боремся, только оружие наше другое.
В начале 1943 года работавшую на станции молодежь стали серьезно подозревать в связях с партизанами. Некоторые из ребят попали в списки для отправки в Германию. Тогда из бригады пришло долгожданное разрешение — уйти в лес. Чтобы не пострадали родные, решено было инсценировать насильную мобилизацию в партизаны.
В пригородной деревушке Шнуры вечером 17 января девчата устроили вечеринку. Хрипловатая гармоника наяривала фокстрот. Он сменялся лихим краковяком. Но ребята танцевали мало. Зато то и дело выходили покурить на двор.
— Не видать? — раздавался шепот вновь выбегающих курцов.
— Видать! Козу из овина, — язвили те, кому уже надоело ждать.
Время было поздним, гармонист устал играть. Засобирались домой девчата.
Вдруг в дверях показались люди в белых халатах. В руках автоматы.
— Это что у вас тут за веселье? А ну, танцоры, р-разойдись по сторонам! Парни налево, девчата направо! — скомандовал один из вошедших.
Кое-кто из девушек пытался сопротивляться:
— А ну уберите-ка свои пушки! Отпустите нас сейчас же!
Ребята оказались куда покорнее. Они беспрекословно выполнили команду и стали у стены. За их спинами пряталась и Тоня Фролова. Она с парнями уходила в партизаны.
Начался «обыск». Ребята один за другим послушно подставляли карманы и поднимали руки. Партизаны, нащупывая оружие, подмигивали: порядок. Последовала команда:
— Выходи строиться!
Счастливых «пленников» посадили в сани… Несмотря на глубокую ночь, ребят встретил командир бригады.
— Гляди, сам Марго, — ткнул брата локтем Александр.
Мальчишки даже дыхание затаили. Так вот он какой, партизанский командир — гроза фашистов.
— Ну, орлы, с прибытием, — сказал Марго, улыбнулся и сразу перестал казаться грозным. — Прибыли вовремя. Дел у нас боевых много. Отдыхайте, а завтра посмотрим, куда кого определить.
Лесная жизнь пришлась ребятам по душе, хотя и оказалась куда труднее, чем они ожидали. В феврале 1943 года гитлеровцы обрушили на партизан, действовавших на стыке трех республик — Белоруссии, Латвии и РСФСР, крупные карательные экспедиции. И дни и ночи проводили теперь партизаны в походах, в засадах.
Братья Боровковы отличились в первых же столкновениях с врагом, когда принимали боевое крещение. Петр метким броском гранаты уложил сразу четырех фашистов при засаде на шоссе между населенными пунктами Черная Грязь — Стеймаки. Александр смело действовал во время ночного налета партизан на железнодорожные казармы гитлеровцев на станции Себеж.
Петр в отряде стал минером, Александр — разведчиком. Несмотря на возраст, ребятам поручали ответственные задания. После одной успешной диверсии командир отряда Степанов подарил Петру за храбрость свой автомат.
Летом зона деятельности калининских партизан расширилась. Диверсионные группы уходили теперь на дороги, ведущие к Ленинграду, за старую государственную границу с Латвией, взрывали железнодорожные пути и шоссе на белорусской земле. На задания отправлялись небольшими группами, иногда в два-три человека. Так было и в ту ночь, когда разведка донесла, что в направлении к линии фронта идет воинский эшелон. Подорвать путь командир отряда послал двоих: Петра Боровкова и Антона Ермакова. Приказ был лаконичен и прост:
— Эшелон не должен попасть на фронт.
Оба молодых партизана часто бывали на диверсиях и славились как опытные подрывники, но в этот раз обстановка складывалась неудачно. К полотну железной дороги удалось приблизиться незамеченными, а вот выйти на него нельзя, — буквально на каждые двести метров патруль. Менять участок диверсии было уже поздно.
