Лев Визен - Хосе Марти. Хроника жизни повстанца
Марти был в отчаянии. Сопоставив все обстоятельства, он понял, что провал не мог быть случайностью. Революцию предали.
Теперь ему было ясно, почему на ящиках с винтовками не всегда закрашивалась надпись «Военное снаряжение», почему бывали напутаны адреса на тюках с медикаментами, почему порой загнивали продукты. Оплошность, неопытность — так думал он раньше…
Да, революцию предали. Кто-то из кубинцев предпочел золото свободе родины. Но кто? Предать мог лишь человек, знавший все детали плана, а таких было немного…
Резко рванув дверь, вошли Гонсало де Кесада и Орасио Рубенс.
— Есть полторы тысячи долларов, все, что можно было продать, продано, — быстро сказал Кесада. — Мистер Рубенс уверен, что сможет добиться возвращения оружия, которое вез «Баракоа», — корабль не выходил из территориальных вод. Суд должен будет согласиться, что это обычная коммерческая перевозка. Кроме того, моя милая теща решилась дать нам взаймы. Мы можем освободить арестованных под залог…
— Я уверен в успехе, Марти, — сказал адвокат. — В законах янки столько лазеек для контрабандистов! Наденем на пару дней косынку вольного корсара. Янки издавна предпочитают бандитов повстанцам.
Хосе Майя Родригес обнял Марти за плечи.
— Тебе тяжелее всех, Марти, мы знаем. Ты один сделал больше, чем все мы за много лет…
Марти поднял голову.
— Как хорошо, что мы вместе, и ты, Кольясо, и ты, Родригес, и Кесада, и Рубенс. Я уверен: хоть в ореховых скорлупках, но мы доставим оружие на Кубу и победим!
МАНИФЕСТ МОНТЕКРИСТИ
В Нью-Йорке бушевала метель, и Марти даже обрадовался своему неудобному конспиративному одеянию — тяжелой, чуть ли не до пят, шубе Ролофа и его же мохнатой русской шапке. Кесада категорически отказался везти его к Кармите или на Фронт-стрит.
— Разве мы затем улизнули от полиции в Фернандине, чтобы попасть в ее лапы здесь?
Вот где нас ждут после Фронт-стрит… — добавил он, когда экипаж проезжал мимо мрачного здания тюрьмы «Тумс», которая соединялась со зданием городского суда галереей, перекинутой через улицу на уровне второго этажа.
После беспокойной ночи в доме Кесады Марти перебрался в квартиру Рамона Миранды. Респектабельные клиенты этого доктора кубинца были лучшей ширмой для его подлинных симпатий. Здесь нашло Марти письмо Максимо Гомеса: «Я считаю, что нам надо начинать войну за освобождение Кубы, даже не имея другого оружия, чем то, которое мы сможем раздобыть у самих испанских солдат».
Марти вздохнул. Рубенс обещает спасти часть винтовок. Но на какие деньги фрахтовать корабли? Не идти же по океану пешком. А остров созрел для войны, это ясно…
Доктор Миранда выслушал гостя, покачивая головой. Потом снял очки и поднялся из кресла.
— Я должен сказать вам, дорогой друг, что кубинцы Нью-Йорка поражены вашими достижениями. Подумать только: три корабля, целый плавучий арсенал, несколько сотен экспедиционеров! Судя по откликам газет, другие кубинские колонии поражены также. Не будем скрывать, дорогой Марти, слишком многие, несмотря ни на что, считали вас прежде всего поэтом и мечтателем…
Доктор Миранда прошелся по ковру гостиной.
— Что же касается денег, — доктор остановился и вынул чек, — вот. Двести песо.
Спустя неделю из Тампы и Кайо пришли переводы на шесть тысяч песо. Балиньо, Пойо и Фигередо ободряли, утешали и… сообщали, что эти деньги — последние. «Многие продали свои воскресные костюмы и кольца». Марти и сам понимал, что ждать больше нечего.
«Ни вы, ни я не будем терять времени на жалобы, — написал он Масео, — нужно действовать, несмотря ни на что…»
29 января, встретившись с приехавшим из Тампы Кольясо и Родригесом, Марти подписал приказ о восстании, адресованный Хуану Гуальберто Гомесу: «Необходимо добиться одновременности восстания или по крайней мере возможно большей одновременности; следует назначить дату для всеобщего восстания, но не ранее второй половины февраля 1895 года».
Через день ранним утром, когда огромный город утопал в свеженаметенных сугробах, Марти навсегда покинул Нью-Йорк. Снег лежал даже на лестнице, и Марти, провалившись выше щиколотки, почувствовал холодную влагу в ботинках. Он уезжал, не повидав на прощанье маленькую Марию и Кармиту, учеников из «Лиги» и многих друзей по партии. Но он не имел права задерживаться. Гомес ждал его в местечке Монтекристи, в Санто-Доминго, чтобы вместе отплыть на Кубу.
7 февраля в дневнике «старика» появилась запись: «Прибыли Хосе Марти, Хосе Майя Родригес и Энрике Кольясо… Мы обсудили все… и, учитывая недостаток средств, решили отправиться на остров как можно скорее, хотя бы и на весельных лодках…»
В Монтекристи Марти узнал важные новости. Хуан Гуальберто Гомес, проконсультировавшись с руководителями конспиративных организаций острова, назначил восстание на 24 февраля, первый день традиционного карнавального праздника, когда легче всего было обмануть бдительность испанских властей. Это обрадовало Марти — Гомес действовал правильно. Второе известие настораживало. Испанские кортесы начали обсуждать проект закона о реформах на Кубе. Но, прочитав подробные отчеты о дебатах, Марти успокоился. Предполагаемые реформы были короче кроличьего хвоста и могли лишь прибавить сторонников мамби.
Вопрос о деньгах стоял по-прежнему остро, и Хосе Майя Родригес отправился в столицу Санто-Доминго. Улисс Эро, президент, вручил ему во время тайного ночного приема две тысячи песо.
— Я только очень прошу вас, — сказал президент, — чтобы об этом поступке гражданина Улисса Эро не узнал президент Улисс Эро. Вы меня понимаете?
Депеши с Кубы торопили. Серафин Санчес и Карлос Ролоф буквально рвались в бой. Гомес, однако, ждал Родригеса.
Родригес вернулся 25 февраля и прямо с порога закричал на весь дом:
— Все идет как надо! На острове революция!
Полученные на следующий день газеты сообщали, что пламя вспыхнуло на востоке — в Хигуани, Байре, Ольгине, Эль Кобре и Гуантанамо. «Патриа» печатала телеграмму, отправленную в Кайо Гонсало де Кесаде: «Марти, Гомес, Кольясо — на Кубе».
Марти ликовал. Да, сообщение «Патриа» преждевременно, на западе острова пока что выигрывают испанцы, затягивается выступление в Лас-Вильясе. Но Куба уже борется! Независимость или смерть!
Ежедневно просматривая газеты, он наткнулся на телеграмму из Мадрида. 8 марта в испанском сенате прозвучали напыщенные слова: «Испанская нация готова отдать последнюю песету из своей казны и последнюю каплю крови последнего испанца, но не допустить, чтобы кто бы то ни было отвоевал хоть клочок ее священной территории». Испанцы не научились ничему.
