Жорж Сименон - Я диктую. Воспоминания
Но в коммюнике нет ни слова о людях — мужчинах, женщинах, детях.
С неделю назад компания заявила, что она была застрахована от несчастных случаев подобного рода.
Имеются в виду убытки. Деньги. Только деньги. Единственная цель и единственный кумир транснациональных компаний.
То, что население страдает и в течение многих лет будет испытывать на себе последствия катастрофы, компаниям все равно. Они застраховались от материальных последствий всего того, что давно уже продолжается, хотя и держится пока в тайне, в некоторых «бедных странах» и приносит прибыли компаниям.
Мне нечего добавить. Это коммюнике — приговор политике денег, но это вовсе не значит, что господ финансистов гильотинируют и Жискар д’Эстен откажется их помиловать.
Из века в век одно и то же, и просто удивительно (не чудо ли это?), что маленький человек все еще живет.
15 августа 1976
Можно сказать, что я начал так называемую профессиональную деятельность с шестнадцати лет. Я тогда только что получил в наследство одежду богатого кузена, погибшего, но не на войне, хотя он был человек отважный, а от «испанки»! И вот я впервые надел длинные брюки, а в ту пору это означало переход от детства к юности.
Я поступил репортером в «Газетт де Льеж». Через несколько месяцев я уже вел там ежедневную рубрику «За пределами курятника» и хочу отметить, что взгляды, которые я высказывал, не обязательно совпадали с направлением газеты.
В день я прочитывал дюжину газет, и нередко мои фельетоны были посвящены текущим событиям.
Сейчас я нахожусь на другом краю жизни, чтобы не сказать карьеры, потому что я не люблю этого слова. И замечаю, что мои устные заметки, посвященные злобе дня, почти столь же гневные и негодующие, как статьи шестнадцатилетнего юнца.
Возможно, кто-нибудь решит, что я нагнетаю в них пыл, а то и ярость. И кое-кто отнесет мой гнев на счет старческого маразма.
Но то же было и в шестнадцать лет. Правда, тогда я выражал свои взгляды несколько осторожней, чтобы не вылететь из газеты. Я сохранил их на всю жизнь, и тот, кто умеет читать, обнаружит их в каждом моем романе.
С тех пор как я стал диктовать и говорить без обиняков, я все чаще позволяю себе вспыхивать от негодования. Семидесятитрехлетний старик узнает в себе горячего юного репортера, каким он был в шестнадцать.
И если я сегодня говорю об этом — могут, конечно, сказать, что я твержу все об одном и том же, — то лишь потому, что позавчера прочел одну статью в газете, выходящей огромным тиражом; газета эта стремится быть, да и на самом деле является самой популярной во Франции, рассчитана на широкого читателя и уже много лет старается приладиться к его вкусам.
Статья посвящена вовсе не звезде кино или эстрады и не богатой наследнице.
Речь в ней идет о раке. Не стоит говорить, сколь популярна статья, но источником ее являются непроверенные выводы отдельных исследователей.
В ней приводятся статистические данные, которые малосведущим читателям газеты должны казаться неоспоримыми.
Кто-нибудь из ваших родителей умер от рака? Если умер только один, ваши шансы заболеть равны стольким-то процентам. Если оба, процент пропорционально возрастает.
Но надо еще учесть дедов и прадедов. Не говоря уже о более отдаленных предках. Ведь болезнь может пребывать в латентном состоянии многие годы, если не века, и вдруг ожить в теле современного младенца.
Я уже неоднократно говорил об опасностях популяризации медицины, даже если этим занимаются прославленные профессора.
Когда газета, выходящая огромным тиражом, кичащаяся тем, что является самой читаемой во Франции, рассчитанная на наименее образованные слои населения, печатает статистику подобного рода, к тому же научно не подтвержденную, это, на мой взгляд, уже граничит с преступлением.
В скольких сотнях тысяч людей эта статья породит тревогу? Многие ли из нас знают, отчего умерли их деды, прадеды и прапрадеды?
Да ведь еще пятьдесят лет назад о раке говорилось не так уж много и не всякий врач был способен обнаружить его.
К тому же теперь мы знаем: возбудить беспокойство, неуверенность или страх зачастую означает привести к болезни.
Вот почему сегодня я вновь возмущаюсь, как неоднократно и, может быть, слишком часто возмущался в последнее время. Я живу бок о бок с человеком с улицы и знаю: статьи вроде этой воздействуют на людей и могут погасить в них радость жизни.
Да, я за свободу печати и информации, но иную информацию следует распространять только через специальные журналы, а кое-какие сообщения ограничивать медицинскими конгрессами.
По моему мнению, эти сенсационные статьи, мало того что они преследуют чисто коммерческие цели — являются бесчестными и даже — я отвечаю за свои слова — преступными.
Перед войной существовали газеты, о которых говорили, что они эксплуатируют «кровь на первой полосе». Им каждый день требовалась кровавая драма, и чем бесчеловечней, тем лучше. Я надеялся, что эта мода канет в вечность. Но я ошибся. Конечно, в мире происходят схватки. Они происходили всегда. Но нам услужливо не демонстрировали по телевизору заколотых ребятишек и разорванных на куски взрослых. Правда, телевидения тогда еще не было, но газеты уже публиковали фотографии.
И чем они были чудовищней, тем довольней были фотографы. Все это продолжается и разрастается, а сейчас нашли новый способ возбуждать публику: опасностью болезни.
Вот почему нынче утром я так взбешен.
Неужели в человеке от природы заложен садизм? Во всяком случае, маркиз де Сад[100] никогда не имел такого успеха и столько приверженцев, чтобы не сказать страстных поклонников, как теперь.
17 августа 1976
Я часто задаю себе вопрос, может ли человек, даже призвав на помощь самую добрую волю, понять других людей. Будь это так, не существовало бы, наверно, ни войн, ни революций.
Каждый считает себя исключительным и не желает равняться с обыкновенными смертными.
Я делаю исключение для некоторых супружеских пар, но ведь мужчина и женщина, как правило, встречаются случайно и заранее не предопределено, что они составят единство. Да и много ли таких пар?
Если я думаю об этом, то потому, что не считаю, будто я единственный в моем возрасте испытываю потребность подвести итог своей жизни. Уверен, другие начинают испытывать ее гораздо раньше, и я спрашиваю себя, чем объяснить нетерпение и тревоги молодых, как не желанием начать подбивать итог уже с юных лет.
В сущности, я всегда был дилетантом — и в первые годы жизни, и в зрелом возрасте, дилетантом во всем. Например, в спорте: я занимался чуть ли не всеми видами спорта, но, поскольку то менял их, то тренировался одновременно в нескольких, не блеснул ни в одном. Олимпийские игры показывают, что это обычное явление. Нельзя одновременно быть чемпионом в плавании и в барьерном беге на четыреста метров или в верховой езде и в прыжках с шестом.
