Александр Дюма - Путешествие в Египет
На сей раз, при свете дня, греческий огонь разил наверняка и без пощады; в одно мгновение пламя охватило обе башни и все близлежащие шатры крестоносцев. Увидев это, граф Анжуйский хотел броситься один тушить пожар, его удержали силой, и он от ярости буквально потерял рассудок. Весь день изливался этот дождь Гоморры, поглощая все вокруг, к вечеру ничего не осталось - ни машин, пи снаряжения. Ночь прошла спокойно: гореть было нечему. Все запасы дерева - и в лагере, и в окрестностях - оказались израсходованы. Король собрал рыцарей и поведал горькую правду. Было решено разрубить несколько кораблей и из обломков соорудить новую башню. Пришлось расстаться со многими судами, но зато через две педели поднялась башня, прочнее и выше прежних. Верный понятиям рыцарской чести, король решил помочь брату вернуть свое доброе имя, которого тот якобы лишился, позволив сгореть двум сторожевым башням, поэтому он приказал поставить новую у насыпи лишь в тот день, когда настанет черед графа Анжуйского нести караул. Так и сделали: в назначенный день новую башню привезли на берег канала, и воинам приказали вновь браться за работу.
Тогда сарацины повторили свой маневр, столь губительный для крестоносцев: напротив того места, откуда им грозила опасность, они установили свою адскую машину и шестнадцать других, чтобы увеличить силу удара, и забросали врага градом камней и стрел; какое- то мгновение те держались, но смертоносный дождь заставил их все-таки отбежать па безопасное расстояние. Видя, что башня покинута, сарацины нацелили свое орудие прямо на нее, и пять минут спустя огненный шар, окутанный дымом, со свистом перелетел через канал п упал у подножия башни. Только граф Анжуйский бросился к нему, решив либо потушить адский огонь, либо погибнуть в его пламени. В то же мгновение на него обрушился град камней и вращающихся стрел, но граф чудом остался невредим. Тем временем сарацины готовились вновь обрушить на крестоносцев греческий огонь; нужно было немедля спасать графа Анжуйского. Сделать это вызвались четверо рыцарей, они кинулись к нему, якобы на подмогу, а сами схватили его и силой потащили прочь от стрел и пламени. Едва они достигли безопасного места, как воздух рассек второй шар и упал возле боковой стенки башни. Эта башня устояла бы против любого огня, потому что была сколочена из пропитанного влагой дерева и целиком обтянута кожей; но перед греческим огнем все защитные средства бессильны: брызжущий пламенем дракон запустил свои огненные когти в самое сердце башни, накрыл своими огромными крыльями жертву - неподвижный, стоящий в бездействии колосс; скоро все смешалось в огне гигантского пожара, и через час от сооружения, потребовавшего стольких трудов и затрат, осталась лишь куча пепла. Король впал в отчаяние, он не видел конца этой борьбе; нужно либо переправиться через канал, либо вообще отказаться от крестового похода. Оказалось невозможно ни соорудить насыпную дорогу, пи переплыть реку, течение было слишком стремительно, а река слишком глубока; отступление к Дамьетте выглядело бы постыдным и противоречило всем планам, но между тем подобное положение не могло больше продолжаться. Воины недоедали, несколько человек умерло от таинственной болезни, правда не казавшейся заразной, но имевшей одинаковые и потому тревожные симптомы. Людовик созвал своих баронов на экстренный совет.
Бароны собрались в королевском шатре и ждали только мессира Юмбера де Божё, коннетабля Франции, стоявшего в дозоре. Он вернулся с доброй вестью, вселившей надежду в присутствующих. Когда он находился на посту, к нему явился какой-то бедуин и предложил показать брод, по которому могут пройти лошади, за это он требовал пятьсот золотых монет. Король согласился при условия, что деньги будут вручены только после того, как крестоносцы окажутся на противоположном берегу. Сделка состоялась, переход назначили на вторник 8 февраля, в ночь.
В понедельник вечером король поручил охрану лагеря герцогу Бургундскому; опасаясь неожиданностей, тот сразу выставил патруль.
Король и три его брата пустились в путь во главе трех отрядов. В авангарде находился великий магистр ордена тамплиеров брат Жиль со своим воинством, затем шел граф Артуа со своей ратью - воинами и конными латниками, наконец, король и два его брата, граф Анжуйский и граф де Пуатье, возглавляющие остальные отряды,- всего около тысячи четырехсот всадников и более трехсот стрелков, которые должны были разместиться на лошадях авангарда позади всадников.
Отряд, посланный первым, вышел в путь около часу ночи, бесшумно двигаясь в темноте по берегу канала. Берега были покрыты илом и вязкой глиной, поэтому несколько всадников, чуть отклонившихся в сторону, вместе с лошадьми соскользнули в воду и в то же мгновение исчезли в стремительном потоке. В их числе оказался и отважный военачальник Жан Орлеанский, он нес боевой стяг; узнав о случившемся, король покачал головой, словно усмотрел в этом дурное предзнаменование, а затем приказал всадникам отойти подальше от берега. Около двух часов ночи крестоносцы достигли брода. При свете занимавшейся зари они увидели на протвоположном берегу около трехсот всадников - сарацин, которые, как видно, были поставлены охранять брод. Тогда бедуин спустился в канал на лошади, тихо перебрался на другой берег, а затем вернулся к королю; тот сразу отсчитал ему пятьсот золотых монет и отправил обратно в лагерь. И тут, несмотря на приказ короля всем оставаться на своих местах, граф Артуа из второго отряда перешел в авангард и первым направил лошадь к воде. Король успел только крикнуть ему вслед, чтобы он ждал его на том берегу, принц сделал рукой утвердительный знак, дабы успокоить брата, и вошел в воду первым, опередив тамплиеров, оскорбленных подобным посягательством на их честь. Люди графа, видя, что тот находится во главе колонны, бросились вслед за ним в воду, расстроив ряды тамплиеров, и добрались вперемежку с ними до берега, к счастью оказавшегося пологим.
Едва граф Артуа коснулся суши, он вопреки приказу короля дождаться остальных и вместе начать наступление не смог побороть желания первым атаковать вражеский стан и пустился в галоп со своими ратниками, достигшими берега. Тамплиеры решили не уступать и бросились за ними вдогонку. Они мчались так стремительно (хотя на крупах многих лошадей еще сидели арбалетчики), что застигли вражеский караул врасплох и ворвались в лагерь, принеся на остриях своих копий весть о переправе. Сарацин они застали спящими. Стрелки спешились, разбежались по лагерю, и началась резня.
Измученные месяцем бесплодной борьбы, крестоносцы, добравшись наконец до врага, не щадили никого: ни детей, ни стариков, ни воинов, ни женщин; без разбора, с одинаковым неистовством и без всякой жалости разили они одних еще в постели, других, постигнув в зарослях тростника,- полуодетых и почти безоружных. Эмиру Фахр ад-Дину после бани умащивали благовониями бороду, когда он услышал дикие крики нападавших и их жертв. Он выбежал из шатра голый, вооруженный одной булавой; мимо мчалась обезумевшая лошадь без седла и уздечки; эмир ухватился за гриву, прыгнул ей на спину и с криками "Ислам, Ислам!" бросился туда, откуда доносился сильный шум; его голос разнесся по всему лагерю. Он столкнулся с французами в тот миг, когда они завладели метательными машинами, среди которых находилось и то самое чудовищное устройство, извергшее столько огня на лагерь крестоносцев. Эмир не предполагал, что неприятель уже в лагере, и почувствовал опасность слишком поздно, чтобы скрыться. Он был окружен, и в одно мгновение его тело превратилось в мишень; Фахр ад-Дин упал, сраженный более чем двадцатью ударами.
