Василий Потто - Кавказская война. В очерках, эпизодах, легендах и биографиях
Не ожидая сбора грузин, Самойлов выступил в поход только с одними русскими войсками и 4 октября был уже в Казахах, куда только через три дня прибыл наконец Ираклий. Крайний беспорядок, особенно в снабжении продовольствием, препятствовал тотчас открыть наступательные действия, а между тем лезгины на глазах отряда продолжали опустошать и грабить пограничные села, и жители тщетно взывали о помощи. Честь русской армии не позволяла терпеть долее подобного положения дел, и Самойлов энергично потребовал перехода в наступление. Но Ираклий медлил, выводя этим из терпения русского генерала. «Большое несчастье, – писал по этому поводу Самойлов, – что Ираклий сам принял начальство над своими войсками, а не прислал сюда своих военачальников. Тех я бы принудил к действию, а к царю могу лишь входить с представлениями. Он слушает советы, а поспешности не прибавляет нимало…»
Самойлов был прав, конечно, в своих упреках Ираклию, но медлительность и осторожность царя объясняются горьким опытом долголетних войн: Ираклий знал силу врагов и еще мало знал силу русскую. Впрочем, и глубокая старость царя, понятно, должна была сказаться упадком бывалой энергии.
Время уходило, и Самойлов стал опасаться, что экспедиция совсем не состоится, так как благоприятное время было пропущено. Наступала глубокая осень, прекрасная погода сменилась ненастьем, и в течение четырех суток не переставая шел проливной дождь, размывший дороги до невозможности везти по ним артиллерию. Вода в Алазани быстро прибывала, и можно было ожидать, что переправы вброд скоро прекратятся.
В то самое время получено было известие, что сильная партия лезгин возвращается из-под Ганжи по эту сторону речки. Опасаясь упустить и этот случай для наказания хищников, Самойлов не стал уже ожидать Ираклия, а выступил из лагеря с одними русскими войсками, и 11 октября 1784 года близ селения Муганды (на Алазани) настиг лезгинскую партию. Чтобы отрезать неприятеля от переправы, русский отряд направился наперерез усиленным маршем, но лезгины, вовремя заметя русских, пошли на рысях и заняли прибрежный лес ранее Самойлова.
Решено было взять лес штурмом. Две колонны, каждая по двести егерей, под общей командой подполковника принца Гессен-Рейнсфельдского, быстро охватили лес с двух сторон и, поддерживаемые своими батальонами, начали атаку. Артиллерия, занявшая позицию на левом фланге, жестоко обстреливала лес и своим огнем в значительной степени содействовала успеху. Одна кавалерия по роду местности не могла принять участия в бою и потому ограничилась только наблюдением за связью между колоннами и прикрытием флангов. Между тем еще при первых пушечных выстрелах подошло грузинское войско, но Ираклий поставил его в общем резерве.
Лезгины, взобравшись на деревья, встретили атакующие колонны сильным огнем, но после пятичасового упорного боя должны были очистить опушку леса. Выбитые отсюда, они бросились в Куру, чтобы спасаться вплавь, но попали здесь под картечь четырех русских орудий, страшно поражавшую их в самой реке. Волны Алазани окрасились свежей кровью, и река буквально запрудилась людскими и конскими трупами. Поражение было так сильно, что неприятель оставил только в одном лесу двести тел, не успев, как того требовал священный обычай, унести их с собой. Потеря со стороны русских была сравнительно незначительна, но, к сожалению, один из главных виновников успеха, принц Рейнсфельдский, получил смертельную рану и вскоре умер. Тело его погребено в одной из тифлисских церквей. Это были первые жертвы и первая русская кровь, пролитая за освобождение Грузии. Переночевав на поле сражения, Самойлов 20-го числа возвратился в Тифлис.
Победа, одержанная так успешно над лезгинами, имела то важное следствие, что подорваны были вера в неукротимость дикого племени и обаяние, которое производила их бешеная отвага. Обрадованный победой, царь устроил в Тифлисе парадную встречу русским войскам и пригласил Самойлова прямо в собор, где патриарх ожидал его для служения благодарственного молебствия.
Глубокие снега, завалившие горные ущелья, приостановили на время военные действия. Но с наступлением весны, в апреле 1785 года, новая значительная шайка лезгин и турок ворвалась в Картли. Она прошла через Боржомское ущелье и, разорив несколько деревень, увела в плен более шестисот человек грузин. В Сураме стоял в то время майор Сенненберг с частью Белорусского батальона. Он взял с собой двести егерей при одном орудии и, кинувшись в погоню, настиг лезгин верстах в семи от Сурама, на берегу Куры, у деревни Хощуры. Прижатые здесь к обрывистому берегу речки, лезгины и турки напрасно старались проложить себе дорогу оружием. Егеря отбрасывали их, поражали картечью, расстреливали залпами. Более четырех часов длился этот бой и кончился неслыханным дотоле поражением хищников. Тысяча триста тел оставлено было ими на поле сражения; остальные, бросаясь в Куру, тонули, и сотни трупов неслись по быстрой речке до самого Тифлиса. Наибольшие потери пали на долю турок, из которых двести человек были взяты только в плен. Победу торжествовало все христианское Закавказье.
Военная репутация лезгин была подорвана. Однако же они решились еще на одну попытку, чтобы восстановить свою померкшую славу, и с этой целью снова ворвались в Картли. Тот же майор Сенненберг встретил их опять на берегу Куры и 28 мая выдержал жаркую схватку. Грузинская конница, первой начавшая бой, была моментально сбита с поля сражения, и лезгины, одушевленные успехом, стремительно ударили по русской пехоте. Безумная отвага их превосходила все, что можно себе представить, но это были уже последние вспышки дикой энергии, последние отблески грозной и кровавой славы, некогда озарявшей лезгинские знамена. Встречая везде несокрушимую стену русских штыков, неприятель дрогнул, смешался и обратился в бегство, оставив триста тел на поле сражения.
«Опыты храбрости наших войск, – писал по этому поводу Потемкин к Бурнашеву, – должны послужить в доказательство царю и всем грузинам, сколь велико для них благополучие быть под щитом российского воинства».
Успехи русского оружия в Кахетии и Картли не сразу упрочили в Закавказье мир и безопасность, и грозные тучи уже снова собирались над Грузией. В августе стали доходить со всех сторон тревожные слухи о сборах на границах многочисленных врагов. В Ахалцихе собирались лезгины и турки; из Дагестана надвигался Омар-хан Аварский; внутри волновались татарские дистанции, угрожая отложиться от Грузии. Лазутчики то и дело приносили тревожные известия, советуя грузинам спасать свои семейства и имущество. Опасаясь более всего вторжения аварского хана, располагавшего, как говорили, пятнадцатитысячной армией, Ираклий считал свое положение безвыходным. Он уже не думал об обороне границ, а приказал всем жителям собраться в четыре главных пункта, которые только и намеревался отстаивать. Этими пунктами были: Тифлис, Гори, Телави и Сигнах. Бурнашев сосредоточил в Тифлисе оба батальона и держал их в готовности двинуть туда, куда обратится главный удар неприятеля.
