Екатерина Глаголева - Вашингтон
Самые большие надежды Вашингтон возлагал на Грина, назначив его командующим американскими войсками на Лонг-Айленде. Но Грин, недавно переболевший желтухой, теперь страдал от «жестокой лихорадки». 20 августа он был почти при смерти. Вашингтону пришлось отправить его подлечиться на север города и заменить Салливаном — вспыльчивым ирландцем из Нью-Хэмпшира, сыном законтрактованного рабочего, получившим юридическое образование. Отдавая должное его преданности общему делу, Вашингтон отмечал его тщеславие и нездоровое стремление к популярности. Частями Салливана теперь командовал лорд Стерлинг, ранее заведовавший нью-йоркскими укреплениями, — 58-летний шотландец, претендовавший на графский титул своего отца. (До войны Вашингтон помог ему выпутаться из долгов: некогда богатый Стерлинг жил не по средствам и любил приложиться к бутылке, но был знатный храбрец.)
В среду 21 августа Вашингтон черкнул коротенькую записку Хэнкоку: всё в порядке, пока без перемен. Однако в тот же день он получил срочную депешу от генерала Уильяма Ливингстона, командовавшего ополчением из Нью-Джерси: лазутчик, посланный на остров Статен, только что вернулся с сообщением о том, что британцы готовятся к атаке — и на Лонг-Айленде, и выше по Гудзону. Скорее всего, атака начнется ночью. «Мы не заметили никаких существенных передвижений», — гласил ответ Вашингтона, написанный рукой Рида.
Ближе к ночи над Нью-Йорком разразилась страшная гроза. В семь часов вечера с запада пришла огромная грозовая туча, поминутно раздираемая молниями от края до края. Полил дождь. И вдруг грохнул гром, словно залп из тысячи пушек. В мгновение ока всё небо почернело, вспышки молний следовали одна за другой, раскаты грома не прекращались ни на миг. Туча висела над городом три часа, молнии походили на пламенеющие дротики, которые метала чья-то всесильная и жестокая рука. Несколько домов загорелись. Одной-единственной молнией убило десятерых солдат у форта Стерлинга. В Нью-Йорке один солдат, бежавший по улице, упал замертво — оглушенный, ослепший и онемевший. В другой части города погибли три офицера: их тела обуглились, а кончики шпаг и монеты в карманах оплавились.
На рассвете следующего дня небо было чистым и безоблачным, как будто ничего и не происходило. Свежий утренний ветерок донес к позициям американцев барабанную дробь: англичане высаживались на Лонг-Айленде, в бухте Грейвсенд.
Четыре тысячи солдат элитных войск генералов Клинтона и Корнуоллиса за три часа перебрались на плоскодонках с пяти кораблей на ровный, песчаный берег и закрепились там. Высадка прошла так, словно ее много раз репетировали. Пенсильванские стрелки к тому времени уже отступили, уведя с собой или перебив скот и спалив хлебные поля и фермы. Плотное облако дыма было видно даже из Нью-Йорка, за восемь миль.
Корабли всё прибывали. Пролив Нарроус заполнили девять десятков судов. Солдаты в ярко-красных мундирах, поблескивая на солнце начищенными штыками, волна за волной сходили на берег; гессенские гренадеры в синей униформе высадились в боевом порядке. Быстро разворачивалась артиллерия. После полудня, с последними частями, явились даже женщины, обслуживавшие армию.
Лоялисты сотнями шли приветствовать «освободителей», доставая из загашников припрятанные запасы. Гессенские солдаты были поражены видом садов, изобилующих яблоками, персиками и прочими фруктами; англичане — неприятно удивлены видом и обстановкой домов местных жителей, показавшихся им роскошными. Эти американцы разбогатели за счет империи, а еще чем-то недовольны! Не тратя времени на трогательные сцены, авангард под командованием Корнуоллиса продвинулся на шесть миль вглубь острова и стал лагерем у голландской деревушки Флатбуш, в трех милях от Гуанских высот.
В Нью-Йорке о высадке стало известно уже рано утром. «Сколько их?» — хотел прежде всего знать генерал. Разведка донесла: где-то восемь-девять тысяч. Так я и знал, подумал Вашингтон, это отвлекающий маневр, основные силы будут брошены на Манхэттен. Он перевел в Бруклин только десять батальонов, доведя американский контингент на Лонг-Айленде до шести тысяч человек.
На самом деле англичане высадили на Лонг-Айленде 22 тысячи солдат.
Двадцать третьего августа, объезжая укрепления вместе с генералом Салливаном, Вашингтон вдруг решил перевести три тысячи солдат дальше к югу, на Гуанские высоты — поросшие лесом холмы. Им предстояло сразиться с превосходящими силами противника, и главнокомандующий призывал их показать, «что горстка храбрецов, сражающихся на своей земле за правое дело, может сделать с продажными наймитами».
«Близится час, от которого зависят честь и победа нашей армии и безопасность нашей истекающей кровью страны. Помните, офицеры и солдаты, что вы вольные люди, сражающиеся за блага свободы, и что если вы не поведете себя как мужчины, рабство будет уделом и вашим, и ваших потомков».
Напомнив про славные дела в Бостоне и Чарлстоне, Вашингтон не забыл добавить, что трусы будут расстреляны на месте.
Сам он сильно нервничал. Ему еще никогда не приходилось командовать таким масштабным сражением, да и вообще командовать; прежде он рисковал лишь собственной жизнью, выполняя приказ, а теперь должен отдавать приказы сам. На всякий случай он поставил над Салливаном, плохо знакомым с местностью, Израэля Патнэма.
Поднялся благоприятный ветер, и Вашингтон испугался, что британцы возьмут их в клещи: на Лонг-Айленде солдаты ринутся к Бруклинским высотам, в то время как корабли двинутся к Южному Манхэттену. 25-го он снова объезжал свои позиции — и чуть не сгорел со стыда. Это был не военный лагерь, а какая-то орда: люди шатались без цели, палили в белый свет, как в копеечку, ехали куда-то верхом и на повозках, отдаляясь на несколько миль от позиций… «Отличие между хорошо организованной армией и толпой состоит в том, что в первой — строгий порядок и дисциплина, а во второй — распущенность и разброд», — отчитывал он Патнэма. Добрый «старина Пат» делал всё, что мог, но мог-то он немного…
Вашингтон привык, когда решение уже принято, не пересматривать его и действовать по утвержденному плану. Обозревая 26 августа с Гуанских высот стройные ряды белых палаток, протянувшихся от Грейвсендской бухты на целых пять миль, и колонны солдат в красных мундирах во время ежедневного смотра, он не допускал и мысли о том, что мог ошибиться в своих предположениях, и не приказал перебросить сюда части с Манхэттена.
План был таков: генерал Патнэм руководит обороной укреплений на Бруклинских высотах, генералы Салливан и Стерлинг со своими частями прикрывают дороги и тропинки, ведущие к этой естественной преграде. Справа — Гуанская дорога, рядом с проливом Нарроус; посередине — Флатбушская дорога, скорее всего, именно по ней пойдут англичане; слева — Бедфордская дорога. Все три довольно узкие, а потому их будет легко защищать.
