Людмила Петрушевская - Маленькая девочка из «Метрополя»
Мы с ней тогда выступали в столице Ляплянтии, Ляле, в одном университете, но по разным программам.
Эта Ольга отравилась мороженым в кафе и два дня терпела по известной прописи: холод, голод и покой.
На третий день даже воду ей было пить горько, как девочке водку.
Ольга запросилась к врачу, подозревая, что ее закадычная, бог знает кадычная, язва открылась и возможно внутреннее кровотечение.
Тогда ей сказали, что это будет очень дорого.
Вместо врача куратор Ольги, менеджер Надя (мужского пола, имя ляплянтское) предложил ей, что он может быстро-быстро поменять ее обратный билет на буквально завтра, чтобы она смогла уехать.
Ольга задумалась. Тащиться в пять часов утра до аэропорта (автобус и поезд с пересадкой), волочь багаж, книги, тексты в таком состоянии?
А ну помрешь сразу? С кем дети останутся? А выступления среди феминисток? А гонорары? И с какого переполоху-то уезжать?
Она потом сказала мне так: «Я понимаю, что в условиях пожара или последнего дня Помпеи я бы, спасая детей, показала бы чудеса в любом состоянии. Из комы бы вышла! Но теперь-то что рвать жилы? В приглашении же они гарантировали медицинское обслуживание! Вот Надя какой хитрый. Может, он на моей страховке сэкономил?»
Феминистки — народ упертый, борцы, а эта еще к тому же была закаленной женой пьющего интеллигента и матерью двух мальчиков, с которыми мыкала горе, так как они проходили курс обучения в очень известной средней школе. Кто знает, тот понимает.
Еще через день ее положение ухудшилось, приглашающая сторона и сама что-то сообразила, и Надя предложил Ольге лечь в больницу.
Стало быть, страховка имелась.
Ольгу собирали быстро, на счет «раз». Она хотела прихватить халат, но Надя сказал ей, что там все дадут.
Ого! У нас тоже выдают иногда халаты, такие синие байковые. Интересно, какие у них…
Ну что же. Больница эта оказалась как наша Первая Градская. Огромная палата, высоко под потолком — единственная лампочка в сотню ватт.
Разница была лишь в том, что Ольга первый день лежала одна среди пустых коек (в брюках и свитере из-за лютого холода, был месяц март).
Одеяла, когда она пришла, не имелось. Полотенца тоже. О халате вопрос и не возникал.
Туалет до конца коридора тридцать метров, далее направо.
Туалетной бумаги фиг (ляплянтское выражение, запомним).
Из врачей никто не явился. Видимо, они где-то затаились, ждали утра и результатов анализов.
Опять-таки холод, голод и покой. Света над кроватью, как мы уже запомнили, фиг. Ни радио, ни телевизора. Читать под таким светом — fig (ляплянтск.).
— Я сказала своему Наде из последних сил, что лучше уж вернусь в студенческое общежитие. Там хоть есть одеяло и полотенце. Надя почему-то перекосился, видимо, живо представил себе мой труп, хлопоты, затраты на телефонные переговоры и отправку цинка по железной дороге. Он принял меры. Мне выдали одеяло, представь. После переговоров принесли пеленку вытирать руки. Завтрак был легкий: два сухаря и пол-литра минералки. Сухари у меня не пошли, а вот воду я все же выпила. На обед предложили твердый на вид рис с мясом и кетчупом или макароны с тем же. Мимо. Я же четвертый день как не ела! Не враги же мы себе, русские женщины, хоть о нас много чего врут. Я подумала: как это они — в хирургии кормят рисом и макаронами! Наконец до них доперло, поставили мне капельницу с глюкозой, ура! И не суют иглу в вену каждый раз, а внедрили один постоянный катетер на все случаи уколов. Представляешь?
Это она мне рассказывала уже в больнице. Мы с испуганным Надей принесли ей мыло, полотенце, туалетную бумагу и детское питание для тех, кому за три месяца. Это дело надо было разводить кипяченой водой.
Нашлась добрая медсестра и приволокла чайник кипятка.
Моя подруга поела этого разведенного порошка и буквально ожила. Вот что значит экстремальные условия!
В палате было полно народу. Стоял трогательный галдеж как на перроне, где провожают дорогих родных. Некоторые были в пальто. Ольга сказала:
— Всю ночь я дрожала тут одна, они утром прискакали и легли на каждую кровать. Переоделись в шелковые пижамы. А я в свитере лежу! Неудобно как. Принеси мне халат, а? А это их родственники, видишь? С утра так горюют. Такие дружные! Любящие!
Да. Все посетители, стоя над кроватями, переживали. Запомнилась одна дочь — она опоздала, влетела как такая птица буревестник и закричала: «Мама, ну как ты могла?!» И зарыдала. Мама что, пыталась покончить с собой? Но вроде как Ольга лежала в хирургии, сюда суицидов не кладут.
Потом я выяснила — это в Ляплянтии принято, массовым порядком навещать родню в больницах. При этом в любом случае (даже если больной лежит полдня) надо вести себя как при свежем трауре.
Спустя неделю мы с Ольгой встретились в университетском буфете, где она взяла чай и всыпала в кипяток кашу для младенцев после трех месяцев (воровато пригнувшись).
— Ну как ты? Чем все дело кончилось?
— А. Кошмар! Сейчас расскажу. После вашего ухода мои соседки все как-то рассосались. Пошли на обследование, видимо. Рядом осталась одна тетя с каким-то мужчиной, она лежала под простыней на боку, а он сидел на ее кровати и так ритмично гладил ее по спине, утешал, что ли. Она почти плакала. Я, конечно, почувствовала себя лишней и сказала по-английски, что биг пардон, хотела бы одеться. Этот мужчина тут же вскочил и кинулся к моему стулу, на котором висели мои личные брюки и куртка, видимо, с целью помочь даме. Я среагировала по-ляплянтски: «Фиг! (это означает «нет»), если можно, я фиг хочу одеваться при вас». И он ахнул себя ладонью в лоб, застонал и ушел. Они бывают очень эмоциональные тут. И я оделась и отправилась на улицу, тренироваться ходить. Очень ослабла. Самое интересное, что когда через три часа я вернулась в палату, ни единой больной не было, я до конца ночевала опять одна. А почему: лежать там очень, оказалось, дорого. За трое суток в больнице мне, представь, предложили заплатить четыре тысячи ляпов (2 тыс. долларов. — Прим. автора). Отобрали паспорт! У меня не оказалось страховки! Это при моей ситуации! Тут никакой гонорар за лекции не покрыл бы этого дела. Я дико перепугалась, в горле пересохло, все, думаю. Прямиком иду в тюрьму. Стою так у стойки в администрации больницы. Они сидят с моим паспортом как две акулы за компьютерами. Бухгалтерия. Попросила воды — не дали. Сейчас опять умру. Позвонила Наде. Думаю — Надя не дурак, не стал бы меня класть в больницу. Он с ними поговорил, и я написала заявление, что нахожусь без средств к существованию. Тогда мне вернули паспорт. Я ушла по стеночке. Но: зонд для обследования желудка у них был одноразовый, представляешь? Не как у нас, сполоснут в чем-то и суют в следующего. Я тот раз в нашей больнице когда пришла на гастроскопию, лежу с кишкой во рту, явился какой-то врач из отделения, говорит: «Вы почему моего больного не взяли?» А тетя из гастроскопии отвечает: «Та у него туберкулез. Че я буду людьми рисковать?» А врач: «Та туберкулез под вопросом же!» Во!
