Начнем с Высоцкого, или Путешествие в СССР… - Молчанов Андрей Алексеевич
Он с ужасом смотрел на веники из ядреной крапивы, запаренные в жестяных ведрах.
— Зачем здесь эта опасная трава?
— Для массажа тела и оздоровления кожных покровов.
— Я спрашиваю тебя очень серьезно…
— Этим не шутят, Хантер…
— Вот именно. Возможна фатальная аллергическая реакция.
— Мы это так и запишем в твоем свидетельстве о смерти.
— Проводи меня обратно домой, Энди!
— В Америку?
— Нет, туда, где мы будем сегодня жить!
— Сегодня мы будем жить здесь.
— О, мой Бог!
Собравшееся в бане общество, состоявшее из крепких провинциальных мужчин, невзирая на протестующее блеяние Хантера, заволокло гостя в парилку, далее различились его протяжные вопли, чередуемые ненормативной английской лексикой, выкрикиваемой в стиле песнопения «рэп», но, в итоге, укутанный в простыню, порозовевший, как новорожденный поросенок, он вернулся за накрытый стол умиротворенно-восхищенным, тараща просветленно глаза от неведомых доселе ощущений.
Володя Полунин безвылазно провел в парилке не менее часа и, бесстрастно освежив туловище студеной водичкой, высказался в том духе, что парок сегодня слабоват, венички жидковаты, а в парной он чуть не заснул, на что старожилы недоуменно покачали головами, а один из них — лысый, грузный человек с неторопливыми манерами и с большим жизненным опытом в глазах, заметил:
— Ты хоть и советский офицер, но таких нагрузок никакая машина не выдержит, тут и у дизеля радиатор закипит…
— Если сравнить человека с машиной, — сказал Вова, усаживаясь в креслице и поглаживая свою волосатую мужественную ногу, — то степень износа в процентном отношении у меня куда меньше, чем год выпуска. Фары — серые, но не тусклые, карданный вал без разболтанных крестовин, салон — чистая кожа. Горючее — воздух, иногда пиво. Совсем иногда — водка. Все узлы и приборы работают согласно параметрам и задачам. Аккумулятор — есть свои плюсы и минусы. Кузов не битый и не ржавый. Крыша на месте. СО не мерил, не проктолог. В общем, состояние рабочее. Готовлюсь к очередной командировке.
— И куда? — поинтересовался лысый, почесывая застарелый шрам на носу пальцами, татуированными синими чернильными перстнями. Судя по количеству перстней, объему заведенных на этого персонажа томов в уголовных архивах мог позавидовать и Дюма-отец.
— Ты странный человек, — отозвался Вова. — Здесь находится американец, а мне предлагается публичное разглашение государственной тайны. Андрей, это не переводи, у нас сейчас разрядка отношений, возможны необоснованные обиды… А в парной я могу и ночь перекоротать, так намерзся в просторах Ледовитого океана. По двое суток с боевыми дельфинами ночевал в волнах…
— Зачем? — поинтересовалась публика, с аппетитом поглощавшая свежую свиную убоину, присыпанную сырым ядреным лучком.
— Снимал натовские разведывательные буи, — покосившись на Хантера, с подозрением уставившегося на убоину, ответил Вова.
— А как же спал?
— Жилет поддул, нагрев прибавил, на дельфина облокотился и — кемарь, — объяснил Вова. — Жди, когда подойдет лодка.
— Да за это «Героя» надо давать!
— Меня представляли, — важно кивнул Вова. — Но что-то перепутали в инстанциях, и вручили всего-то медаль…
— «За отвагу»?
— «За спасение утопающих». Штурмана смыло с мостика в шторм, пришлось нырять, идти на очередной подвиг. Он уже на пятьдесят метров в глубь ушел, был обнаружен по фосфоресцирующему циферблату часов. Далее наградные документы наслоились друг на друга, видимо, слиплись, награду вручили по последнему зафиксированному событию.
— Во, как! — изумилась публика сокрушенно.
— М-да, мне тоже обидно, но, думаю, все еще впереди…
Хлебнув кваску, я вышел из бани. Уже начинало вечереть, вдалеке утихал гул отгулявшей свадьбы, кружили первые пожелтевшие листья, опадающие со старых лип и накрапывал редко и колко назревающий к ночи дождь. Неужели скоро зима?.. Укутается деревенька шубами из сугробов, в снежную пустыню превратится Волга, почернеет замороженный лес, остудится мой одинокий дом в печали своей заброшенности…
Я вернулся в теплую, радостную от людского застолья баню. Вова повествовал разинувшей рты публике очередную тюльку, якобы связанную с его флотской службой. Я подсел ближе к Хантеру, принявшись за синхронный перевод Вовиных баек.
— Рыбой мы на лодке уедались! — безапелляционным тоном травил Вова. — У нас там спецотсек был. Как гидролокатор косяк нащупает, команда: отсек раздраить! Р-раз, и косяк наш! Всосало! Спускаем воду, туда кок приходит, Борей его звали, сортирует рыбу. Лопатой. Однажды акула в общую массу втерлась и в зад ему вцепилась. Откусила полжопы! Напрасно ржете, смех хреновый… По радио объявление дали о сдаче крови для операции, бутылку спирта пообещали; так весь личный состав в очередь в санчасть по линейке выстроился, у лодки даже дифферент на нос пошел…
Я с самым серьезным видом перевел Вовин рассказ Хантеру.
— Кок выжил? — спросил тот взволнованно.
— Вставили силикон, — мрачно кивнул Вова. — Мы потом в Бангкок пришли, на отдых, значит…
— Но там же нет моря, — слегка удивился Хантер, — там река…
— Правильно, — с уважением взглянув на эрудированного слушателя, согласился Вова. — По реке мы… Через устье, дельту, то есть. И Борю один секс-турист за зад схватил, думал… Ну понимаете… Силикон, формы дамские… Мы с этого пидо… Ну, понимаете… Потом неустойку за моральный ущерб получили. Купили на нее «Запорожец». Уже в Москве, естественно. Это такая представительская украинская машина, мистер Хантер. Черного цвета. С антенной. И с радиотелефоном.
— А зачем радиотелефон? — спросил тот механически.
— Как?! Чтобы связь с лодкой не терять. Мы же люди военные, вдруг аврал?..
— Вы человек с историей! — уважительно заключил Хантер.
— Послушай, — встрял в разговор один из гостей — долговязый тип с цепкими глазами, стриженный под бобрик. — Ты сказал, что вытащил этого утопленника с пятидесяти метров глубины.
— Ну, — пожал плечами Володя. — Рабочая глубина. Не вижу препятствий для преодоления.
В глазах собеседника блеснул ядовитый скепсис.
— У нас на Жабне возле бакена яма, — продолжил он. — Общая глубина — тридцать пять метров. Гидрологи измеряли. Вот следующим летом приезжай, посмотрим, как ты нырнешь до дна. Ставлю на кон ящик коньяка.
— Во-первых, — рассудительно молвил Вова, — когда мне выражают недоверие, я склонен повышать ставки. Например, в данном случае — до тысячи рублей.
— Идет, тысяча рублей! — заключил долговязый, опустошив рюмку и волевым жестом утвердив ее на середине стола.
— Во-вторых, — продолжил Вова, подняв бровь, — необязательно ждать следующего лета. Сомнения в наших доверительных взаимоотношениях мы можем устранить прямо сейчас.
— Да сегодня к ночи до нуля похолодает, — высказался хозяин дома.
— Глистам холера не помеха, — сказал Вова. — А Северный Ледовитый океан приучил меня к неблагоприятным температурам. Я принимаю ваш смехотворный вызов.
Возникла настороженная пауза. Затем, наспех накинув на себя залежалые дачные шубейки и ватники, побрели к реке. Мне достался драный овчинный тулуп, Володя степенно шествовал в пластиковых пляжных тапочках и в двубортной старой шинели, надетой на голое тело. На плече шинели болтался скукоженный полковничий погон.
Дошли до края пирса, остановившись на краю его бетонной плиты и всматриваясь в оранжевый поплавок далекого, метров за сто, бакена, одиноко торчащего в черной неприветливой воде.
Небо уже заполонила вечерняя лиловая мгла, влажный холод лез настырными лапами в прорехи моей овчины, а воздухе я заметил пару мимолетных снежинок, канувших в речную неуютную стынь.
Вова неторопливо снял шинель, повесив ее на ограду пирса. Скинул с себя тапочки.
До последнего мгновения никто, в том числе и я, не верил, что он нырнет сейчас в эту холодную непроглядную жуть, полагая, что мы участники всего лишь бесшабашного розыгрыша, но тут случилась и вовсе несусветное: Вова не просто без всплеска, в длинном скользящем падении вошел в глубину, но и бесследно канул в ней на несколько минут, заставив нас в беспокойстве озирать речное пространство с его бесстрастно утвердившимся бакеном, возле которого, наконец, возникла голова нашего товарища.
