Начнем с Высоцкого, или Путешествие в СССР… - Молчанов Андрей Алексеевич
Я, в свою очередь, добросовестно разлил самогон из банки по пустым пивным бутылкам, на чем товарообмен был к удовольствию сторон плодотворно закончен.
Шоферюги поделились последними местными новостями: скот в колхозах шел на массовый убой, ибо кормов на следующий год государство не предоставило, стройка на космическом объекте, где они трудились, была заморожена из-за недостатка материалов и рабочей силы, разбежавшейся по размножающимся кооперативным лавочкам, а сами они подумывали податься в какую-нибудь коммерческо-бандитскую группировку, наподобие тех, что зарождались в столице.
Слушая этих провинциальных пролетариев, я приходил к мысли, что, несмотря на сегодняшний запас бензина и рыбы, завтрашний день обещает нам большие повсеместные проблемы во всех аспектах нашего покачнувшегося бытия.
Тревожными и странными были годы конца восьмидесятых. Ровненький асфальт, по которому мы катили в обещанное светлое будущее, постепенно покрывался ямами и рытвинами, а потом перешел в некое бездорожье, застланное мглой неопределенности. Морковка в виде будущих коммунистических благ, подвешенная перед нашими носами, усохла, подвяла, и наличия в ней жизнеутверждающих витаминов не ощущалось. Упадок царил повсюду, обесценивались деньги, зарождалась волна эмиграции, на телевидении и в газетах хлестали фонтаны скандальных разоблачений и всякого рода сенсаций — фонтанчики мутные, вонючие, но щедро омывающие мозги обалдевшего от идеологических перемен обывателя. Издательства и киностудии деградировали столь же стремительно, как вся советская система: спрос на их товары сваливался в область равнодушной невостребованности.
Союз писателей-бездельников дышал на ладан и вскоре его недвижимость будет растащена, продана и перепродана хищниками, умело и цинично обдурившими ничего не соображавшую в коммерческих сделках творческую интеллигенцию, сброшенную ими же за борт ее прежнего оранжерейного существования. От прежней писательской шарашки никаких пряников я не получал, а распавшийся на самостийные части Союз писателей меня не интересовал в принципе: главное, в моих романах были заинтересованы любые издатели, вопрос состоял только в том, кто заплатит больше, но на гонорары от литературных трудов я, как и раньше, не полагался, выбирая стези для заработков стабильных и основательных. А в какой Союз — московский или российский причислят мою персону, я относился с полнейшим равнодушием. Как и все мои друзья — состоявшиеся писатели, не нуждавшиеся ни в подачках, ни в членстве в каких-либо сообществах с их пустопорожними заседаниями, коллективными выпивками, именуемыми банкетами и беспомощными пьяными драками во имя идейных и художественных самоутверждений.
Работая в «Интеркосмосе» с делегацией американцев из НАСА, я познакомился с одним из них, прямого отношения к научным деятелям не имевшего, представляющего одну из компаний, заинтересованных в покупке наших ракетных двигателей и, как в дальнейшем я уяснил, вольного стрелка на ниве крупного западного бизнеса, ищущего свои ниши в странах третьего мира. Имя этому человеку было Хантер де Баттс.
Предки Хантера еще в восемнадцатом веке эмигрировали из Франции в Америку, и, как он утверждал, являлись прямыми потомками, как, собственно, и он сам, знаменитого мушкетера д’Артаньяна, чья оригинальная фамилия действительно озвучивалась именно как «де Баттс».
Об этом удивительном факте Хантер поведал мне без тени зазнайства, между прочим, как о банальном факте, отраженном в его родословной, и я отчего-то в таковом его утверждении не усомнился. Впрочем, что удивительного в том, что среди нас существуют носители ген царя Соломона, Понтия Пилата, Людовиков, а, что касается России — того же Ивана Грозного? Логически не исключено, что и привезшие мне краденый бензин шоферюги отдаленные родственники Чингисхана или же Вещего Олега. Только толку-то…
Хантер был подвижным крепким парнем с волевой нижней челюстью, постоянно перемалывающей мятную жвачку, карими смешливыми глазами и неизменно дружелюбной, отзывчивой манерой общения, чем сразу подкупал любого собеседника. Он был ветераном вьетнамской войны, служил во взводе «зеленых беретов» — то есть, спецназе ЦРУ, и, как я не без оснований заподозрил, связей со своей бывшей, а, может, и актуальной конторой, не терял, хотя находился на территории главного американского противника с целями сугубо личного шкурного характера.
Направления деятельности Хантера исчислялись десятками. Он был непоколебимо убежден, что вскоре СССР предстоит движение по капиталистическому пути, а значит, стране потребуются западные технологии, новейшее оборудование, компьютеры, трактора и автомобили. Валюты в стране было всего ничего, но зато хватало всевозможного сырья, что означало процветание бартерных сделок.
В своих деловых устремлениях Хантер считал основой взаимодействие с российскими чиновниками из министерств и ведомств, способными предоставить государственные гарантии под поставляемый дефицит и собственной властью разрешить всякого рода таможенные и банковские неувязки.
Он сразу же столкнулся с озадачившим его российским взяточничеством в крупнокалиберных наличных суммах и различной переговорной византийщиной, обтекающей его прямолинейный деловой менталитет, как вода горной реки прибрежный валун. Однако вскоре сообразил: ему необходим англоязычный помощник с двумя, что называется, «сим-картами»: умеющий мыслить, как американский бизнесмен и как российский держиморда от экономики. Этому немало способствовали мои рекомендации и наущения по поводу его кулуарных взаимоотношений с распорядителями министерских ресурсов. Но если раньше, под неусыпным надзором КГБ в сфере внешнеэкономических сделок, распорядители, подписав многомиллионный контракт, с благодарностью довольствовались в качестве предоставленного «отката» колготками для жен и тещ, либо каким-нибудь магнитофончиком «Сони», то ныне, в условиях всевозрастающей демократии и умаленной роли госбезопасности, аппетиты их выросли стремительно и агрессивно вместе с уясненным пониманием своих прошлых досадных недоимок с алчных западных олигархов.
Хантер был мне глубоко симпатичен, и я оказывал ему всяческую помощь совершенно бескорыстно: посодействовал с арендой квартиры в доме напротив американского посольства; пару раз переводил переговоры, оберегал его при времяпрепровождении в малоизученных компаниях сомнительных, с моей точки зрения, персонажей, и без моих советов он вскоре не мог обходиться и дня. Пока, наконец, не предложил мне работу в качестве своего помощника за зарплату. Сумма зарплаты была вдохновляющей, а по тем временам — сумасшедшей: шестьдесят тысяч долларов в год. За доллар уже давали российский красный червонец с профилем плешивого Ильича, новый «Жигуль» по спекулятивной цене стоил двадцать тысяч наших деревянных «дубов», двухкомнатная кооперативная квартира — десять, и такие же десять — японский телевизор с диагональю экрана 67 см. Цена бытового компьютера колебалась в районе шестидесяти тысяч, хотя в долларах он стоил всего лишь одну.
В этой парадоксальной несусветице цен за месяц созидались состояния, должные в своем ватном рублевом эквиваленте вскоре сгореть без остатка, но в нашей стране оптимистов, это еще мало кто понимал. Разноцветные советские деньги мистер де Баттс именовал «Микки Маус Мани».
Так или иначе, предложение Хантера меня более чем устроило, и, хотя писательские труды были отложены в сторону, я с уверенностью полагал, что вернусь к ним, как к основному делу жизни, причем — уже с тем опытом и пережитыми событиями, которые мне уготованы благодаря, отчасти, моему столь внезапно обретенному американскому приятелю, должному сегодняшним днем явиться в деревню под городом Калязиным в сопровождении еще одного из моих знакомцев — Вовы Полунина, майора ВМФ, боевого пловца.
Прошла уже неделя после того как мы с Хантером возвратились из Красноярска, где местные деловые ребята решили построить деревообрабатывающий комбинат, закупив оборудование в Штатах. Из Америки приехали специалисты для осмотра будущей площадки и близлежащих лесных угодий. Контракт обеспечивал я и Хантер.
