Лэнс Армстронг - Не только о велоспорте: мое возвращение к жизни
Хорошо, что я не послушал их, когда болел. Особенно больно мне было видеть, с каким подозрением относятся ко мне французские журналисты. Я жил во Франции и любил эту страну. После прошлогодних скандалов на «Туре» некоторые ведущие гонщики предпочли в 1999 году вообще не показываться во Франции, но я этого не сделал. В то время как другие боялись надоедливого внимания полиции и проверок со стороны официальных властей, я тренировался там каждый день. Во Франции, как нигде в мире, можно было «залететь» на использовании стимуляторов, но все свои весенние старты я провел во Франции и к «Туру» готовился тоже там. По французским законам местная полиция могла ворваться в мой дом в любое время. Им не нужно было спрашивать разрешения или стучаться. Они могли рыться в ящиках моего стола, обшаривать мои карманы, обыскивать мою машину и делать все, что им захочется, без какого-либо ордера или разрешения.
Я сказал журналистам: «Я живу во Франции. Весь май и июнь я выступал и тренировался во Франции. Если бы я пытался что-то скрыть, то уехал бы в другую страну».
Но этого они не написали и не напечатали.
На следующий день мы штурмовали, возможно, самую легендарную гору на трассе «Тура» — Турмале (Col du Tourmalet). Дорога к вершине представляла собой подъем длиной более 14 километров. Это был наш последний большой подъем и проверка сил. Мы знали, что и на этот раз станем объектом непрестанных атак. К этому моменту нам уже надоело ехать первыми, закрывая от ветра тех, кто преследует нас сзади. Но если мы сумеем удержать под контролем еще один день в горах, нас будет трудно лишить высшей ступеньки пьедестала в Париже.
Как только мы доехали до подъема на Турмале, другие гонщики принялись наступать нам на пятки. Мы держали высокий темп, стараясь ослабить атакующих, и за 8 километров до вершины начали ускоряться. Французский горный король, Виранк, поравнялся с Кевином и сердито поинтересовался: «У тебя что, с головой не в порядке?» Кевин ответил, что у него все в порядке. Тогда Виранк спросил у Кевина, может, тот собрался идти «a block», то есть ва-банк. Кевин ответил: «Нет, может, это тебе пора пойти a block?» С этими словами Кевин переключился на более высокую передачу и оставил его позади. Всю остальную часть дня Виранк преследовал нас, кипя от злости.
Пока дорога шла в гору, Эскартин и я следовали друг за другом, как нитка за иголкой. Я внимательно следил за каждым его движением. На самом крутом участке он пошел в атаку. Я сразу же сел ему на колесо — то же самое сделал Цулле. На перевал мы въехали втроем, организовав что-то вроде персональной гонки. Оказавшись на верхушке горы, мы взглянули на расстилавшийся внизу плотный ковер облаков. На спуске вокруг нас сомкнулся туман, и дальше 3 метров мы уже ничего не видели. Погоня на высокой скорости по горной дороге в тумане, без ограждений — это, скажу я вам, занятие не для слабонервных.
Теперь моя главная задача заключалась в том, чтобы удержать главных соперников либо рядом, либо позади себя. Впереди замаячил второй подъем — Сулор (Col du Soulor). Эскартин атаковал снова, и я снова сумел усидеть у него на колесе. Мы преодолели еще одну окутанную туманом вершину, и теперь на трассе «Тур де Франс» осталась всего одна гора — Обиск (Col d'Aubisque), 7,5 километра крутого подъема. После Обиска нам останется только спуститься к финишу на скоростях, достигающих 110 километров в час.
Теперь впереди шла группа из трех человек, которые боролись за победу на этапе, а еще девять следовали за ними, проигрывая минуту и все еще надеясь занять место на подиуме. Среди последних были я, Эскартин и Цулле. Мне победа на этапе была не нужна. За 4 километра до финиша я решил обезопасить себя и позволить остальным решить исход этапа в спринте, а самому постараться избежать столкновений. У меня была только одна цель — отстоять желтую майку.
Я пересек линию финиша и спешился, основательно измученный, но довольный тем, что сохранил лидерство. Однако после пяти часов, проведенных на велосипеде, мне предстояло выдержать 2-часовую пресс-конференцию. Мне начало казаться, что пресса пытается сломить меня психологически и совершить то, чего соперники не смогли сделать физически. СМИ стали для меня таким же тяжелым испытанием, как рельеф трассы.
В тот день Международный союз велосипедистов обнародовал результаты всех моих допинг-анализов, которые, разумеется, оказались чистыми. Больше того, я получил бесценную поддержку со стороны организатора гонки, Жана-Мари Лебланка. «Победа Армстронга над болезнью вселяет в нас надежду на то, что „Тур“ сумеет победить свою собственную болезнь», — сказал он.
Каким-то образом нам удалось отразить все атаки как на трассе, так и в стороне от нее, а также сохранить на моих плечах желтую майку. Мы выполнили задачу, победили в горах, и после трех недель и 3500 километров пути я лидировал в гонке с общим временем 86:46:20. На втором месте, с отставанием в 6 минут 15 секунд, шел Эскартин, а на третьем, уступая мне 7 минут 28 секунд, — Алекс Цулле.
Вожделенная для многих maillot jaune попрежнему оставалась на мне.
Как ни странно, но по мере приближения к Парижу я нервничал все больше и больше. Каждую ночь я просыпался в холодном поту и уже начал бояться, что моя болезнь вернулась снова. Так сильно я не потел, даже когда лежал в больнице. Я пытался убедить себя, что желание жить значит для меня намного больше, чем желание победить в «Тур де Франс», но к тому времени оба этих желания слились для меня в одно.
Я был не единственным человеком в команде, который так сильно нервничал. Наш главный механик боялся настолько сильно, что по ночам держал мой велосипед в своем гостиничном номере. Он не хотел оставлять его в фургоне, где тот мог стать легкой жертвой саботажа. Кто знает, на какие нелепые действия может решиться тот, что захочет лишить меня победы? В конце 17-го этапа, длинной ровной трассы до Бордо, какой-то псих прыснул в пелотон из баллончика со слезоточивым газом, и несколько гонщиков вынуждены были остановиться на обочине из-за сильных приступов рвоты.
Кроме того, существовала еще одна совершенно реальная угроза, способная помешать мне одержать победу в «Туре», — несчастный случай. Впереди меня ожидало последнее испытание — индивидуальная гонка на 57 километров во французском аналоге «Диснейленда», парке «Футюроскоп». В индивидуальной разделке могло произойти что-нибудь очень, очень плохое. Я мог упасть и сломать ключицу или ногу.
Я хотел обязательно выиграть разделку. Я хотел сказать свое последнее слово на дистанции, чтобы показать и журналистам, и распространителям слухов, что мне наплевать на все, что они обо мне говорят. Я покончил с пресс-конференциями (однако не с допинг-пробами; после 17-го этапа меня снова включили в список выборочной проверки). Попытка выиграть разделку была рискованной, потому что гонщики, которые стараются показать лучшее время, склонны принимать авантюрные решения, а это может привести к травмам — порой настолько серьезным, что приходится распрощаться с велосипедом.
