Евгений Харламов - Российская школа бескорыстия
Ни в чем не повинным людям, после процесса, который длился 1,5 месяца, объявили приговор: 10 лет тюремного заключения «получил» С. А. Ефремов и все его «однодельцы». Трое врачей – А. А. Барбар, В. В. Удовенко, В. Я. Подгаецкий – по 8 лет, А. Г. Черняховский – 5 лет, Н. А. Кудрицкий 3 года (условно). Украинские врачи стали первыми жертвами жестоких репрессий, инспирированных И. В. Сталиным. Процесс пошел.
С 1934 г. в стране начались репрессии, которые продолжались до самой смерти И. В. Сталина. Так, Г. Н. Каминский, первый нарком здравоохранения, пробыл в своей должности не более года, и, как многие видные деятели государства, науки и культуры, был объявлен врагом народа и расстрелян 10 февраля 1938 г. В этом же году репрессиям подверглись такие видные медики, как Д. Д. Плетнев – известный кардиолог, врач и маститый ученый Л. Г. Левин и другие, огульно обвиненные как враги народа и расстрелянные. Безвинно пострадавшие, они стали жертвами беззакония и произвола, творящегося в стране в это время.
Великий ученый И. П. Павлов писал Г. Н. Каминскому: «Думаете ли Вы достаточно о том, что многолетний террор и безудержное своеволие власти превращает нашу и без того довольно азиатскую натуру в позорно-рабскую? А много ли можно сделать хорошего с рабами!
Пирамиду – да, но не общее истинное человеческое счастье. Останавливаете ли Вы Ваше внимание, что недоедание и повторяющееся голодание в массе населения с их непременными спутниками – повсеместными эпидемиями подрывает силу народа. В физическом здоровье нации, в этом непременном условии – прочный фундамент государства, а не только в бесчисленных фабриках, учебных и ученых учреждениях и т. д., конечно, нужных, но при строгой разборке и надлежащей государственной последовательности». Тем не менее, несмотря на гонение против ученых, в том числе медиков, в стране продолжал работать Всесоюзный институт экспериментальной медицины, учрежденный еще в 1932 г., по инициативе А. М. Горького, – центр теоретических изысканий в области медицины. Наши российские ученые-медики представляли многочисленные научные школы на международных конгрессах и съездах. Так, в 1935 г. XV Международный конгресс физиологов не только одобрил работу И. П. Павлова и его школы, но в знак особых заслуг великого ученого единодушно признал его старейшиной физиологов мира.
И все же большие просчеты, необоснованные репрессии, унесшие тысячи жизней российских медиков, гонения на многих деятелей здравоохранения, конечно, затрудняли и мешали развитию медицины в России. Ценой непомерных усилий и жертв строилась государственная система здравоохранения.
«Я полюбил страдание» (В. Ф. Войно-Ясенецкий)
Началом испытания стойкости, мужества и веры для Валентина Феликсовича Войно-Ясенецкого (1877–1961) стал 1923 год. К этому времени он уже приобрел большой практический опыт врача-хирурга и по воле Божией принял священнический сан. Всемирная известность к профессору, доктору медицинских наук придет позже. Он напишет свои фундаментальные труды «Регионарная анестезия», «Очерки гнойной хирургии» – «энциклопедию гнойной хирургии», не имеющую аналогов в мировой медицинской литературе, «Поздние резекции инфицированных огнестрельных ранений» – книгу, благодаря которой врачам во время Великой Отечественной войны удалось спасти жизни многих людей.
Соединив архипастырское служение с медицинской деятельностью, святитель Лука, архиепископ Крымский и Симферопольский, он же В. Ф. Войно-Ясенецкий, будет исцелять телесные болезни и человеческие души, помогать обретать веру, нести слово Божие людям. Как он позже напишет сам о себе: «За 38 лет своего священства и архиерейского служения я произнес около 1250 проповедей, из которых 750 записаны и составляют 12 толстых томов машинописи. Советом Московской Духовной Академии они названы «исключительным явлением в современной церковно-богословской жизни»… Его работы на религиозно-философские темы «Дух, душа и тело», «Наука и религия» актуальны и в наше время. Позже скажет о нем Святейший Патриарх Московский и всея Руси как о подвижнике веры и науки, «объединившем в себе высокие духовные дарования и глубокую образованность, талант врача и педагога. Он удостоится канонизации Русской Православной Церковью и будет причислен к лику святых.
Но вернемся к 1923 году. Это время было началом архипастырского служения В. Ф. Войно-Ясенецкого и его тернистого пути длиной в 11 лет ссылок и тюрем. С самого детства В. Ф. Войно-Ясенецкого отличала, по его словам, глубокая религиозность, которая с годами углублялась. Поэтому все невзгоды и испытания, выпавшие на его долю в ссылках, тюрьмах, гонениях он переносил с глубокой преданностью воле Божией. В одном из писем той поры он писал своему сыну Михаилу: «Я полюбил страдание, так удивительно очищающее душу». Жестокость и насилие, порожденные революцией, глумление над святынями, разрушение храмов вызывали у него чувство протеста. Принятие сана он рассматривал как возможность открыто заявить о «неприятии насилия» и выступить в защиту «оскорбляемого Бога», а также лечить и утешать людей словом Божиим, выступая с проповедями. С благословения Святейшего Патриарха Тихона он своей хирургической деятельности также не прекращал.
Между тем, по церковным правилам, лица священного сана не могут зачисляться на медицинский и естественный факультеты. «Со званием священника – служителя бескровной жертвы – несообразны хирургические действия и естественнонаучные работы с пролитием крови соединяемые» – разъяснял Священный Синод во «Врачебной газете».
В. Ф. Войно-Ясенецкий терзался сомнениями, вправе ли он совмещать два столь нужных людям, но разных служения – во спасение души и во спасение тела. Иначе не приснился бы ему знаменательный сон, о котором он написал в своих воспоминаниях: «Я в маленькой пустой церкви, в которой ярко освящен алтарь. В церкви неподалеку от алтаря у стены стоит рака какого-то преподобного, закрытая тяжелой деревянной крышкой. В алтаре на престоле положена широкая доска, и на ней лежит голый человеческий труп. По бокам и позади престола стоят студенты и врачи и курят папиросы, а я читаю им лекции по анатомии на трупе, Вдруг я вздрагиваю от тяжелого стука и, обернувшись, вижу, что упала крышка с раки преподобного, он сел в гробу и, повернувшись, смотрит на меня с немым укором». Но он не мыслил жизни без любимого дела. Освоение техники новых операций требовало работы на трупах, хирург усердно вымаливал у Бога прощение за этот тяжкий, с его точки зрения, грех. Однажды во время молитвы он услышал «неземной голос», который произнес столь желанные сердцу хирурга слова: «В этом не кайся». И сразу пришло успокоение – его труд был угоден Богу.
