Алексей Буторов - Князь Николай Борисович Юсупов. Вельможа, дипломат, коллекционер
Содержание Приходно-расходных книг Московской канцелярии Юсупова показывает, что в начале XIX столетия Николай Борисович не устраивал в своем доме пышных праздников. «Давал три бала ежегодно и промотался, наконец», — сказано это про мелких дворян, а вовсе не про князя Юсупова. Вседневная жизнь самого Николая Борисовича и его обширного «крепостного двора» со всевозможными чадами и домочадцами оказалась на деле относительно скромной.
В чем же она состояла и как была обустроена? Перво-наперво покупался годовой билет стоимостью в 2 рубля 30 копеек, позволявший каждое утро отправлять в село Преображенское водовозные бочки для покупки Преображенской воды. Она предназначалась исключительно для барских нужд — питья, приготовления еды, умывания. Прислуга пользовалась колодезной и речной водой — уже и тогда не самого лучшего качества.
«Водовоз на Москве-реке». Деталь гравюры Делаберта «Большой Каменный мост».
95 копеек полагалось платить извозчику «… за отвоз того белья на Москву-реку, так равно и за привоз в дом». Прачкам платили по 25 копеек каждой — ведь стирали они на 60–70 человек барской дворни. «Для мытья белья Его Сиятельства» в прачечную при «Большом доме» закупалось мыло весом от одного до полутора пудов[219]. Остальным полагалось довольствоваться щелоком из золы.
Чистота телесная дополнялась чистотой душевной. Великим постом все дворовые говели и причащались группами — каждая на своей Великопостной неделе в приходском храме Трех Святителей у Красных ворот. Традиционно больше всех говело народа на первой неделе поста.
В продолжение года несколько раз устраивалось богослужение и на дому — согласно патриархальных московских обычаев. Приглашалось немногочисленное приходское духовенство да монахи Богоявленского монастыря в Китай-городе, где у Юсуповых имелось родовое захоронение. Службы бывали на Рождество, Пасху; 16 апреля в день памяти мученицы Ирины поминали любимую мать Николая Борисовича — княгиню Ирину Михайловну. К этому добавлялась служба одной из родительских суббот — дня традиционного поминовения усопших. Главный же праздник в доме приходился, естественно, на «Николу Зимнего», святителя Николая, чудотворца Мир Ликийских — небесного покровителя князя Николая Борисовича. «В день тезоименитства Его Сиятельства Государя князя для поздравления людям…» закупалось ведро вина ценою в шесть рублей. В честь праздника отменялись наказания, прощались старые огрехи — всем полагалось радоваться и веселиться. Народные песни и пляски поощрялись.
Впрочем, у иных обитателей Юсуповского дома веселье, а точнее пение, было ежедневным — вне зависимости от праздников и будней. С утра и до ночи свистели, каркали и даже разговаривали «господские птички» — отечественные соловьи, заморские канарейки, переклетки, говорящие попугаи. «Ветераном и участником» почиталась ученая ворона — старейшина Юсуповского птичьего семейства. За птицами ходил татарин Мамбек, в обязанности которого входила ежемесячная покупка на базаре «пшенных круп» для птичьего корма. «За лечение и присмотр за больными птицами…» 25 рублей ежегодно платили «г-на Михайлы Васильевича Гудовича птичнику Ивану Никитину»[220].
Трогательно любил Николай Борисович свою обезьянку. Уезжая из Москвы, Юсупов требовал от управляющего сведений о ее здоровье. Даже в Париже думал о своем маленьком друге. 14 марта 1810 года И. М. Щедрин писал князю во Францию: «…птицы живы, но обезьяна, кажется, нездорова, и делаются припадки, однако ж теперь вроде стала повеселее…» Вместо купания обезьянке делали «освежение» — обезьяны почему-то панически боятся влаги. Вода же для этого своеобразного купания приобреталась на рынке, а не бралась в колодце или с реки. Птиц и вовсе вспрыскивали белым вином — в количестве одного ведра.
Для кормления обезьяны и попугаев закупалась особая провизия — орехи, изюм, винные ягоды, сахар, морковь, огурцы, хлеб. Белые калачи получали на завтрак и ужин две собачки — «выхолощенный датский кобель», подаренный князем Михаилом Петровичем Голицыным, а также купленная в Охотном ряду за 2 рубля 25 копеек «…сука белая, называемая пудель». Из приведенной цены видно, что и в те времена пудели стоили недешево, а мимо Охотного ряда князь ездил ежедневно на службу в Кремль, так что легко представить историю появления у него этого преданного создания — белого пуделя. Известно, что пудели особенно тонко чувствуют настроение своих хозяев. По два пятьдесят ежемесячного содержания отпускалось и сторожевым собакам — Картушке, Канашке и Милордке. Они обитали во дворе, охраняли дом и радостно виляли хвостами сиятельному хозяину при его появлении[221].
«Полоскание белья на Москве-реке». Деталь гравюры Делабарта «Большой Каменный мост». XVIII в.
Собственная кухня князя, понятно, обходилась значительно дороже, хотя Николая Борисовича нельзя назвать большим привередой в еде. Просто в ежедневном обиходе он предпочитал здоровую и преимущественно русскую кухню, но при необходимости мог блеснуть перед гостями и заморским изыском.
Кулинария в те времена составляла род искусства. Хороший повар считался подлинным украшением дома и нередко служил предметом зависти «добрых соседей». Для обучения поварскому искусству господа нередко посылали своих крепостных… в Московский Английский клуб, где поварское искусство, по мнению знатоков, пребывало на мировом уровне.
Не являлся в этом деле исключением и Николай Борисович; его крепостные подолгу обитали в стенах клубной кухни, постигая тонкости поварского искусства, хотя и на собственной его кухне в разные годы работали превосходные наемные и крепостные мастера. Кухмейстеру господину Мошелю и французу-кухмейстеру Ивану Иванову Латомбелю помогали свои, доморощенные кондитеры и повара из крепостных. Французы готовили изысканные блюда европейской кухни; русским поручалась кухня русская.
Я уже не раз писал о том, что «бедному» русскому барину, какими бы богатствами он ни обладал, полагалось вникать во все мелочи хозяйства. Бывал он и в погребе, и на кухне, и на леднике, где хранились запасы на долгую зиму. Не являлся исключением из этого правила и аристократ Юсупов. Из Петербурга, где, как известно, приличных продуктов отродясь не имелось, он регулярно посылал такого рода «Распоряжения» своей московской канцелярии. Вот два из них, датируемые апрелем и августом 1800 года.
«Иван Щедрин.
…Купи в Москве соленых дуль, вишен, слив и персиков каждого сорту по одной банке и, чтобы отыскать самых лучших, то спроси у Алексея Николаевича Щепотьева и Анны Семеновны Олениной и заплати, что стоит, закупорь те банки хорошенько и уложи в ящик, чтобы они не разбились и положенные в них фрукты не испортились. Пришли ко мне с сим нарочным, который тебе сие повеление доставил…
