Борис Хотимский - Непримиримость. Повесть об Иосифе Варейкисе
Что же оставит он после себя? Так ничего особенного и не успевший совершить.
Не успел освободить Самару. Не успел перехватить и остановить страшный предательский нож, нацеленный и спину революции и Советской власти. Ничего не успел! Хотя бы предостеречь Варейкиса — и то не успел. Жив ли он, председатель комитета, в данный момент? А если жив — чем можно ему помочь, когда сам — безоружный, под стволами винтовок — делаешь, быть может, последние свои шаги…
Ну, ладно, выслушал он Муравьева до конца, тот раскрыл свои карты. И что же? Что сумел, что успел предпринять командарм Тухачевский?
Нет ничего томительнее вынужденного бездействия.
Нет ничего обиднее ощущения полной своей беспомощности.
И что может быть отвратительнее предательства?
Да, Тухачевский швырнул в самодовольную физиономию главкома-предателя все, что думал о нем. Но только назвать предателя предателем… этого еще явно недостаточно! Надо еще и обезвредить его, пока он не натворил беды непоправимой.
Не сумел, не успел обезвредить! Сам был обезоружен и арестован. Более того, сам был объявлен предателем, во всеуслышание. И ни в чем, конечно, не повинные красноармейцы поверили. Поверили, будто командарл намеревался арестовать их командиров. Поверили в байку, будто красный главком разоблачил бывшего гвардейского офицера, дворянина, оказавшегося якобы белым провокатором.
Что может быть хуже положения, когда нот хоть какой-нибудь возможности опровергнуть возведенную на тебя чудовищную напраслину и клевету? Хотя бы минуту такой возможности, а там — будь что будет!
Прямо с пристани Муравьев повез его с собой по городу, обезоруженного, под конвоем. Разыграл дурацкий фарс на митинге. И когда кто-то легковерный истерично потребовал «расстрелять на место белую сволочь», главком позволил себе снисходительно бросить через плечо:
— Всегда успеется…
Одни конвоиры передавали арестованного другим — теперь его ведут латыши. Эти шутить не любят. И не будут. По лицам видно: окаменевшие, неумолимые лица. Они сейчас видят в нем лишь заклятого классового врага, врага революции и народа.
Все. Дальше — тупик.
Железнодорожный тупик. И старый заброшенный вагой, трехосный. В полуразбитых окнах, там, где уцелела часть стекла, пламенеет оранжевое отражение светила.
Завели в пустой вагой, оставили сидеть на скамье. Как на скамье подсудимых. Но будет ли суд? Или — без суда и следствия?..
Сами все вышли. Слышно, как спорят по-латышски, ему ни слова не понять. И вдруг голос по-русски:
— Здесь и расстреляем.
В вагон вернулись двое, и тот же голос — опять по-русски:
— Вставай! Выходи!
Вот и все. Хватило бы сил держаться достойно, не перечеркнуть честно прожитые годы последними минутами неуправляемой слабости.
Обидно! Обидно умирать так рано, успев так мало. И главное, быть убитым своими же, погибнуть от своей руки! И никто ведь никогда не расскажет этим подло обманутым бойцам, кого они расстреляли у одинокого вагона в дальнем заброшенном тунике. Самому, что ли, сказать? Не поверят, сочтут за хитрость, за трусость.
Тупик. Дальше — пути нет. Нет пути, из тупика.
Знакомый металлический звук затворов… Ну, чего тянут?! Скорей бы уж!..
Вот снова заспорили по-латышски. И затем — по-русски — обратились:
— Знаешь, за что тебя?
— Знаю! За то, что большевик, — ответил со злостью, с нескрываемым вызовом. Пускай думают, что хотят, терять ему все равно нечего.
Ну что за народ латыши! Как медленно до них доходит! Глядят на него изумленно. И — ни слова. Да уж стреляйте, черт бы вас побрал! Не томите…
— Так… так ведь и мы тоже… большевики.
— А если вы тоже большевики, так знайте же…
И рассказывает все, что знает сам. Все, без утайки. Со всеми подробностями. Они сперва не верят, задают вопросы. Тухачевский отвечает на все их вопросы. Они слушают. И снова спорят мене собой по-латышски. Наконец:
— Вы свободны, товарищ комоидарм! Разрешите нам идти?
Нет слов ответить, нет дыхания.
Они тихо уходят. Кроме одного. Зачем этот один остался?
— Разрешите, я провожу вас, товарищ командарм? Куда прикажете…
Кто сказал, что нет пути из тупика?
12. ВРЕМЯ И ЛЮДИ
Нельзя было терять ни секунды. Задыхаясь от напряжения, перескакивая через две ступеньки, Иосиф Михайлович добрался до чердака. Отсюда — через слуховое оконце — хорошо видно, что с парадного входа все блокировано муравьевцами. С черных ходов, пожалуй, выйти можно, однако с тем лишь, чтобы упереться в каменную стену, окружавшую здание. Раньше в этом похожем на крепость здании был кадетский корпус, теперь — комитет партии, губисполком и редакция местных «Известий».
И все это — в осаде…
Поздно уже. И тишина нехорошая. Где остальные товарищи, что с ними сталось? Где член президиума губисполкома Шеленшкевич, где политкомиссар штаба Лавров, где политработники Чистов и Муратов? Не в лапах ли у Муравьева? Этот авантюрист ни перед чем не остановится…
Иосиф Михайлович вернулся на третий этаж, в комнату президиума, где не раз ночевал на диване — даже подушка в шкафу есть. Он снял трубку телефонного аппарата, покрутил рукоятку.
— Станция? Алло! Соедините меня…
— Никого не соединяем, — поспешно ответил бесстрастный голосок.
— То есть как это «никого»?!
— Дано распоряжение, — и отключилась. Он с досадой швырнул трубку.
Иосиф Михайлович шагал из угла в угол, пытаясь сосредоточиться, найти выход. Нельзя же бездействовать! А что можно сделать? Судя по всему, весь город в руках мятежного главкома.
Нет, какой же все-таки подлец! В такой момент — и удар в спину. Открыть врагу фронт…
Но надо что-то предпринимать. Что конкретно? Как?
Кто-то вошел в кабинет. Иосиф Михайлович оглянулся резко, схватился аа кобуру — нелегко вам будет взять Варейкиса, сволочи!..
Увидав вошедшего, успокоился. Это был секретарь горкома Каучуковский.
— А, это вы…
— Что происходит, товарищ Варейкис?
— Вы что, с луны свалились? Измена, мятеж! Главком открыл фронт.
— Главком Муравьев?!
— Да, Муравьев! Я никогда ему не верил…
— Что же делать, товарищ Варейкис?
— Действовать! Непременно и решительно действовать… Вот что. Все партийные документы, все деньги надо убрать им здания, надежно припрятать. Ключи от сейфов у вас?
— Как всегда. Разрешите приступать?
— Сумеете выбраться? Ведь все блокировано.
— Сумею, не беспокойтесь. А вы как же?
— Не теряйте времени, действуйте. Главное — успеть!
