Дмитрий Кустуров - Сержант без промаха
Новичкам он спуска не дает, чтоб те винтовки свои содержали всегда в исправности. Как и люди, винтовка винтовке рознь. У каждой свои особенности: у одной спуск твердый, у другой, наоборот, мягкий. Бывает и бой разный: одна бьет выше, другая ниже. Когда спуск твердый, чуть выше надо целиться. Помнится, Журин в первые дни появления в отделение как-то показал винтовку: дескать, она плохо бьет. С нее действительно нельзя было попасть в цель. Потому что парень, видимо, не почистил ее вовремя от сильного загрязнения и ствол вздулся чуть ниже мушки. И как же попадешь из вздутой винтовки в цель? Журину тогда сменили винтовку, а Охлопков внушил ему, как нужно содержать боевую подругу. Снайпер, когда надо, выходит "на охоту" в любую погоду. Например, утром был туман, днем температура поднялась на 10 градусов, тогда с расстояния 350 метров надо целиться на десять сантиметров ниже или прицел следует поставить вместо 3,5 на 3. Или же ты ждешь появления фашиста на расстоянии 400 метров, а он выскочил на 200 метров дальше. Тебе некогда устанавливать прицел. В этом случае надо целиться выше на целый метр.
Еще от новичков Охлопков требовал во всем правдивого ему объяснения и честного отношения друг другу. Сам он в молодые годы охотно отдавал всего себя строительству новой жизни. Для него исключен был возврат к старой жизни с ее несправедливостью. Новая жизнь — это свет, это культура, это справедливость. И справедливость старался блюсти с юных лет. Будучи в свои двадцать лет председателем артели по совместной обработке земли — ТОЗа по артельным делам в райцентр ходил пешком туда и обратно километров двадцать.
Однажды односельчане не приняли в артель мужика по той простой причине, что два года назад был у него проездом незнакомый человек, который, как потом сказывали, стал главой банды в далеком Оймяконе. Дело было зимой, на острове реки Алдан, где этот мужик жил временно, откармливая свой скот сеном, заготовленным еще летом. А избушка стояла недалеко от большой дороги. И откуда было знать мужику, кто проезжает по ней каждый божий день? Федор взял да пошел в райцентр и принес справку от органов о том, что тот мужик не виновен в побеге того главаря банды. Мужика приняли в артель.
Охлопков знал, что новая справедливая жизнь идет из России, которую здесь, на фронте, он и защищает. Вернее, защищая Россию, защищает себя, свою семью, свою Якутию, ту жизнь, которую называют социализмом. Для него ясно, за что он воюет, за что отдаст, если понадобится, и жизнь. Пока будто все ясно и просто.
Солдаты подходят к сараю. И тут же разнеслась команда старшины:
— Ро-о-та, ста-а-новись!
Значит, очередное занятие кончилось и прошел еще один день их боевой жизни.
— Ро-о-та, ша-агом арш! За-а-пе-вай!
НА ПОСОШОК ЕЩЕ ДВА ДНЯ
Операция «Багратион» по освобождению Белоруссии началась раньше намеченной даты на один день. А бойцам дали отдых только вчера: отвели помыться к озеру, как обычно перед крупным сражением сменили белье. Федор ловил себя на том, что он стал чересчур чуток ко всему происходящему вокруг. Почему-то вглядывался в глаза каждому, кто оказался с ним рядом, слышал в словах, которыми перебрасывались, какой-то особый невысказанный, тревожный смысл. И когда тот самый брусиловец нарочито весело сказал, мол, не тужи, друг, все образуется, он, кажется, его отправил к чертовой матери. Так, вчера весь день ходил сам не свой. Снайперов и на этот раз разбросали по ротам да по штабам. В последние дни никто не интересовался ими, будто они больше не нужны. Да еще это странное предложение капитана Кукушкина…
Федор лежит на передовой. Он не смотрит на соседей справа и слева, не гадает, кто получит ранение или найдет себе смерть. Из его группы тут нет никого. Он здесь один и, дожидаясь, когда поднимутся в разведку боем, не с целью выяснения чего-то важного сейчас для него, а скорее по привычке и без произвольной дрожи ожидания, наблюдает, как поднявшийся ветер рассеивает густой утренний туман. Вдруг рявкнули наши пушки. Федор невольно вздрогнул. Залпы последовали один за другим, затем слились в один протяжный гул. Вскоре перед ним стали маячить чьи-то тени. Это пошли бойцы в бой. Поднялись и он, и его соседи. Шли долго, о первой линии обороны немцев оставалось недалеко, а огонь с той стороны еще не открывают.
Догнали танки и САУ. В рваном тумане они то исчезают, то снова появляются. Но пламя их выстрелов вспыхивает непрестанно. Вместе с ними рота дошла до передовой немцев. Первую траншею перешли почти без сопротивления.
Когда ветром подняло туман, стало видно как фашисты убегают ко второй траншее. Как-то стало легче: видит врага, видит своих, наш огонь еще усилился. Но вдруг тяжелые минные снаряды забухали спереди, сбоку, сзади. Над самой землей с ужасным треском, с буро-красным пламенем стали разрываться и бризантовые снаряды. Все сгущающееся белое пламя и все чаще покатывающаяся волна смрадного горячего воздуха обрушили на людей смертельно удушливый колпак. Все тело прошило неприятно липким потом. Дышать нечем. А бойцы бежали вперед. Федор тоже бежал, не замечая как трясет тело его собственный автомат. "Вырваться… вырваться…" — сверлит его мозг единственно желанная мысль. "Вырваться _"
Теперь Федор ничего и не боится. Он не видит, что они уже в траншее врага. Кого-то бьет прикладом, колет штыком, куда-то вперед швыряет свои гранаты.
Это, видимо, то святое состояние для воина, когда он перестает быть обычным убийцей. Четко ничего не помнит, а делает то, что от него требуется по извечному закону войны. Сотни, тысячи солдат, сами того не замечая, так совершают подвиг ежедневно в небольших и крупных сражениях. Это и есть подвиг самый чистый, самый бескорыстный.
Когда Федор стал четко различать, что происходит на поле боя, рота уже заняла участок вражеской траншеи, шириной 200 метров. Фашисты бьют с боковых траншей. Больше всего стрекочут их ручные пулеметы. По ним он ведет огонь уже прицельный.
Какой солдат вот в такой заварухе будет помнить зло на кого-то. Да, Охлопкову капитан Кукушкин предложил остаться в распоряжении прокурора то ли дивизии, то ли армии. Да, он ответил на это резким отказом, потому что имел случай увидеть воочию, что же это такое на самом деле. Да, тогда капитан распорядился идти ему на помощь солдату — не то адыгейцу, не то греку — приводившему в исполнение приговор трибунала. Да, тот несчастный, которого вот-вот должен был прикончить палач, узнал Федора и умолял остановить расправу. Да, то, что он испытал там, был для него тяжким случаем и он потом будет еще долго видеть во сне, как тот, извиваясь перед ним, колотил землю кулаками: "Дома у меня жена и четверо детей… Не давай меня убивать-"
