Александр Борин - Проскочившее поколение
— Не знаю, — сказала она. — Крюков, видимо, чувствовал свою правоту. А это, надо полагать, придает человеку силы.
— Вы так считаете?
— Не знаю, — повторила она. — Во всяком случае, так должно быть.
— Должно — не спорю, — согласился следователь.
Но она тоже об этом все время думала. Галина Николаевна хорошо помнила, как ее поразило тогда, с какой отвагой наступает тщедушный Крюков на силача Науменко, а тот вроде бы даже теряется перед его натиском.
Галина Николаевна спросила следователя, нельзя ли ей получить свидание с обвиняемым, но тот сказал, что как свидетельнице по делу он не может сейчас разрешить. Вот после суда судья, наверное, удовлетворит ее просьбу.
Суд состоялся в феврале.
До того, как ее вызвали давать показания, Галина Николаевна долго ждала в коридоре своей очереди.
Потом услышала: «Сизова». Вошла в зал и увидела конвоиров и сидящего за барьером Крюкова. Она не знала, можно ли с ним поздороваться, но все-таки поздоровалась. Он ей кивнул.
Судья попросила рассказать, что она знает по этому делу. И Галина Николаевна очень подробно все объяснила, настаивая, что произошел нелепый несчастный случай.
«Свидетельница, — прервала ее судья. — Оценку действиям подсудимого даст суд. От вас требуются только факты».
«Я и говорю только факты», — сказала она.
Вопросов ей не задавали.
После допроса ей можно было остаться в зале. Начались прения сторон. Прокурор считал, что произошло умышленное убийство без отягчающих обстоятельств, и потребовал для Крюкова восемь лет лишения свободы. Адвокат убеждал, что имело место в чистом виде убийство по неосторожности и просил не лишать подсудимого свободы.
В последнем слове Крюков сказал, что смерти Науменко он не хотел, сожалеет о случившемся, выражает его семье соболезнование, однако Сергей Васильевич и сейчас убежден, что всякое хулиганство надо решительно пресекать. Если бы Науменко твердо знал, что его наглые действия по отношению к женщине в общественном месте получат должный отпор, то вел бы себя иначе и трагедии, конечно, не произошло бы.
В зале негодующе зашумели. Судьи ушли на совещание, и конвоиры увели Крюкова.
Приговор огласили через два часа. Суд признал, что Крюков совершил убийство по неосторожности, но приговорил подсудимого к трем годам лишения свободы. Максимальный срок по этой статье.
Крюкова опять увели.
Галина Николаевна зашла к судье просить о свидании.
— Не сейчас, когда приговор вступит в законную силу, — сказала судья.
— А когда это?
— Если Крюков не подаст кассационную жалобу, то через семь суток.
— А если подаст?
— В зависимости от определения кассационной инстанции, — сказала судья.
— Но я же не могу ждать, — объяснила Галина Николаевна. — Я живу в другом городе.
— Ничего, — ответила судья, — ходят поезда, летают самолеты.
Галина Николаевна поняла, что спорить бесполезно.
— Но хоть передачу я могу ему передать? — спросила она.
— Передачу можете, — разрешила судья.
Галина Николаевна накупила множество разных вкусностей, на всякий случай дорогих сигарет, хотя не знала, курит ли Крюков, и написала записку: свидания ей, к сожалению, не дали, но они еще обязательно увидятся, она ему до глубины души благодарна за то, что он, единственный, защитил ее, и всегда, по гроб жизни, будет ему благодарна. «Настоящих мужчин ведь так мало, — писала она, — вы из их числа, и спасибо вам за это».
В тот день, уезжая из города, она совершенно случайно узнала, что в суде никого из родственников Крюкова не было, а жена его после ареста Сергея Васильевича вообще тут же подала на развод.
— Значит, вы так больше с ним и не виделись? — спросил я Галину Николаевну.
— Отчего же не виделись? — возразила она. — Еще как виделись.
Я не понял.
— Что значит: еще как?
— А то и значит, — сказала она. — Не знаю, надо ли мне все вам рассказывать.
— Как хотите, — сказал я. — Но если не все, то какой толк?
— Да, — подумав, согласилась она. — Я же сама к вам обратилась… Решила, буду кричать на весь белый свет, чтобы только остановить расстрел… Я на все готова…
Вернувшись после суда в Питер, Галина Николаевна не переставала думать о Крюкове. Созвонившись с его адвокатом, она выяснила, что кассационную жалобу Сергей Васильевич подавать отказался. Следовательно, приговор вступает в законную силу, и Крюкова со дня на день должны отправить в места лишения свободы.
— Я прошу вас узнать куда, — сказала Галина Николаевна.
Адвокат обещал, и действительно через некоторое время она получила телеграмму: номер колонии и город, где она расположена. Это было не так уж и далеко.
Сперва Галина Николаевна сказала себе, что адрес ей нужен, чтобы посылать Крюкову передачи. Но постепенно она поняла, что этого ей мало. Она чувствовала свой огромный, неоплатный долг перед Крюковым. Каким образом его вернуть, да и вообще, возможно ли это — она не представляла. Но жить с такой тяжестью на душе было невмоготу.
Со временем ею стала овладевать нелепая, шальная мысль. Она знала, что практикуются трехсуточные свидания заключенных с близкими родственниками. Им предоставляют отдельное помещение, где они одни, без свидетелей, проводят это время.
Она не была Крюкову не только близкой родственницей, они, можно сказать, почти даже и не знакомы: те трагические десять минут в ресторане и кивок издали в зале суда — вот и все. Но ведь близких родственников, наверное, у него нет, раз никто из них не присутствовал в зале суда, а жена с ним разошлась. Кто же поедет к нему в колонию?
И Галина Николаевна решила: поедет она.
Это было не только дико, безумно, но и по всем правилам совершенно неосуществимо. Более того, она не знала, как сам Крюков отнесется к ее приезду. А если вдруг откажется от свидания? Но она решила: поедет. Будь что будет. И добьется. Всеми правдами и неправдами.
— Добились? — говорю.
— Да. Только не спрашивайте как.
— Всеми правдами и неправдами.
— В основном неправдами, — ответила она.
Ее проводили в отдельную комнату, обставленную нехитрой казенной мебелью. Показали небольшой закуток с газовой плитой, где можно готовить еду из привезенных ею продуктов. Объяснили, что если ей что-нибудь понадобится, она должна обратиться к охране, вот кнопка звонка в караульное помещение. И велели ждать.
Минут через двадцать в комнату вошел Крюков. Дверь за ним захлопнулась, снаружи прогремел засов.
